странно – на кой Акиму к Ленчику обращаться? Было что сказать, сказал бы мне. Или нет? Или не хочет афишироваться? Раз в завещании помянут, выходит – он сторона заинтересованная.
– Так это? – нарушил молчание Ленчик. – Тебе дальше рассказывать? Или как?
– Рассказывай.
– Ну в общем, к Нике-Веронике. На сегодняшний день двое из ее братцев сидят, один по малолетке, второй – по третьему разу и надолго, до мокрухи дошел, сестрица числится в наркоманках, папа, мама и еще один братец – на кладбище.
– Весело.
– Обхохочешься. – Ленчик, послюнявив палец, принялся оттирать оставленный им же на подоконнике след, но только размазывал грязь. – Правда, сама Вероника после замужества о родственничках предпочла забыть… Тут еще проверить надо, я съезжу к ним, адресок есть, Яков Палыч, на всякий случай, ты ж сам говорил, что в нашем деле все проверять надо.
– Говорил. Съезди.
Ленчик кивнул. Кажется, его впечатлила история о нелегкой жизни девушки Вероники. Ленчик вообще впечатлительный, даже завидую иногда. А иногда – сочувствую. Теперь вот опасаюсь, еще сочинит себе историю о заблудшей принцессе, которой нужно помочь и спасти, и ринется помогать. А Ника шанса не упустит. Одна надежда, что Ленчик – не в ее вкусе, молод, беден и бесперспективен с точки зрения карьеры.
– Нику твою Громов с любовником застал и на улицу выставил, и правильно, я тебе скажу, сделал.
– Яков Палыч, а сам говорил, что нельзя других судить, а теперь вот осуждаешь. Нехорошо, Яков Палыч.
– Зато полезно. Ты дальше-то рассказывай, не отвлекайся.
– Я и рассказываю. Это ты меня сбиваешь. Короче, после развода Ника осталась ни с чем, но ненадолго.
И почему это меня не удивило? Хотя чему удивляться, довольно типично, нашла себе любовника, потом другого, третьего. Вот только повторному замужеству случиться было не судьба, а годы шли, Ника старела, свежая дерзость молодости превращалась в склочность, упрямство, целеустремленность – в наглость и нахрапистость. Добавим явное увлечение алкоголем и естественные процессы старения. Да, дела у Ники плохи, и она вполне отдает себе отчет, что времени осталось в обрез. И что денег на безбедную достойную жизнь у нее нету. Влипла Ника-Вероника, потому пришла мириться с Громовым, и помирилась вроде как, вот только кто-то взял и донес ему о маленькой Никиной тайне. А дело как раз в той самой съемной квартире, наличие которой так заинтересовало бывшего супруга. Квартира, а в ней – бордель. Если верить, конечно, Акимовой информации.
– Но все проверять надо, – пробурчал Ленчик, мрачнея. – Десять раз.
И здесь я с ним согласился. Да уж, такие вещи на веру принять сложно.
Ленчик снова кивнул, но как-то рассеянно, без воодушевления, и вернулся к позабытому было блокноту.
– Татьяна Тропина. Родители умерли, когда Танечке было тринадцать, а брату – восемнадцать, тот бросил универ, устроился грузчиком, оформил опекунство, в общем, сестру не бросил. С тех пор они вместе и обретаются. Сама тетенька тихая, скромная, из разряда – не замечалась, не привлекалась, как работала до свадьбы менеджером, так менеджером после развода и работает, фирма другая, но не суть важно, главное, ей вообще работать незачем, Громов прилично на жизнь отстегивал.
– Алименты?
– Ага. И нехилые. Так какого фига ей в конторе горбатиться? А вот братец ее, наоборот, в любви к труду замечен не был. О нем вообще инфы мало… – Ленчик, наморщив лоб, вгляделся в закорючки, которыми пестрели листки блокнота. – Ага, вот, Яков Палыч, это интересно. Годков этак двенадцать тому случилось Тропину попасть в неприятный переплет, который грозил в перспективе серьезным сроком. Молодой человек, крепко потребив, начал приставать к некой дамочке, а та была с кавалером, который и объяснил типу, что надо бы повежливее к слабому полу. А спустя сутки этого самого джентльмена нашли в подворотне с битой физией и ножом в брюхе. Сразу, конечно, давешние пьяные разборки вспомнились, Миху Тропина трясти принялись…
– Но безрезультатно, – дальнейшее было более-менее ясно.
– Ага. Сестра подтвердила, что братец ее из дому не выходил по причине острого похмелья. Пробовали за дружков уцепиться, предположили, что не один на дело шел, но там народ бывалый, мигом открутились, что я – не я и хата не моя. Дело так и висит в нераскрытых.
– Танечка лгала, – это я больше для себя, чем для Ленчика, но тот поспешил согласиться и мысли изложить.
– Лгала. Или он ее пуганул хорошенько, или любит она его сильно, но братца выгородила. А теперь содержит.
Ну… вспоминая Топочку, суетливую, нервозную, постоянно озирающуюся в поисках угла подальше, изо всех сил старающуюся не привлекать внимания, я уверился, что дело совсем не в любви. Банальный шантаж, из разряда – посадят, пойдешь в детдом, я тебя вырастил, а ты меня содержи, – куда как вероятнее. Значит, брат, значит, за ним она поехала.
Топа
Опаздывать нельзя. Нельзя! Миша будет ругаться. Миша не любит ждать. А еще Тяпочке корма купить надо. Попросить заехать? Магазин-то совсем рядом с домом, если выбежать на минутку… На часах четверть двенадцатого, Миша сказал, что будет ждать ее к одиннадцати, и уже, верно, бесится, ходит по комнате и на часы смотрит, и считает, считает обороты секундной стрелки.
– Какая у вас зверуха симпатичная, – водитель подмигнул в зеркальце. Молодой и улыбчивый, он явно хотел затеять беседу, даже, может быть, попросить номер телефона. Шофер не знает, что мобильника у Топочки нет, ничего нет, кроме забавной зверухи Тяпы, которая, усевшись на коленки, с интересом глядела вперед, на дорогу.
– А вас как зовут?
– Топа… Таня.
– Красивое имя. А я – Серега.
– Очень приятно.
Страшно-страшно-страшно, впереди пробка. Такси застрянет, простоит минут сорок, а то и час. И Миша дойдет до той стадии бешенства, когда он уже не слушает оправдания и не смотрит, куда бьет. Лишь бы не по лицу, по лицу – стыдно, он однажды как-то задел, пришлось тоником замазывать, а потом врать на работе, что как будто бы у нее сумочку украли. Топочке сочувствовали, а за спиной переглядывались и перешептывались.
– Что нервничаете? Спешите? – Серега, высунувшись в окно, посигналил, но больше для того, чтоб вообще хоть что-то да сделать. Сидеть на месте ему было невыносимо.
– Спешу. Домой.
– Ну, так это, тут вроде ненадолго. А мужу скажете, что пробка.
– Брату, – неизвестно зачем уточнила Топочка и тоже выглянула в окно. Машин впереди и вправду было немного, с десяток, темные, запыленные, они казались одинаковыми и унылыми. Светофор впереди отчаянно мигал, кто-то с кем-то ссорился, а сбоку, прижимаясь к темно-коричневой кирпичной стене дома, ковыляла старуха с авоськой, в которой позвякивали пивные бутылки. Тяпа, высунув морду, грозно гавкнула на старуху, та погрозила клюкой и выругалась.
Миша тоже так ругается, только страшнее.
– Вот люди, – посочувствовал Серега. – Сами как скоты, а от животных хотят чего-то. Я, правда, кошек больше люблю, но ваша зверюга прикольная. А за брата не переживайте, брат дождется…
Топочка кивнула. Дождется. Он всегда дожидался.
– Но если б у меня была такая сестра, я бы в жизни ее одну из дому не выпустил.
Представив, что Миша ходит за ней и вне дома, Топочка вздрогнула.
Ничего, все обойдется. Она будет свободной, нужно только решить кое-какие вопросы.
Миша ничего не сказал, подхватил куртку и, оттолкнув Топочку, вышел. А вот Серега ей руку подал, помогая из машины выбраться, и предложил подождать, а она отказалась и номер не оставила. Нету у нее
