— Итак? — Карл четко уловил момент, чтобы задать вопрос.
— Я согласен.
— В таком случае, у тебя три дня, чтобы разобраться с теорией, и еще сутки, чтобы научиться управлять ветром, на самом деле все довольно просто. Твой биокод будет в числе приоритетных, поэтому особых проблем возникнуть не должно. Все. Свободен.
В коридоре пахло корицей и сдобой, скоро ужин, но есть совершенно не хотелось, папка в руках подталкивала к немедленным действиям, а в душе скребли кошки. Все-таки в сделанном им выборе было что-то от предательства.
Она сильная, справится. Должна справиться.
Коннован
Время тянулось медленно, а расстилавшаяся вокруг степь казалась бесконечной и неизменной. Не прошло и дня после того, как закончился дождь, а в степь уже вернула себе прежний облик с сухой выцветшей травой, сбившейся в плотные мочажины, с редкими тоскливыми деревьями, раздражающими глаз жухлой листвой, и сухим воздухом.
Мы шли, а казалось, будто стоим на месте. Прав Серб, в одиночку здесь точно с ума сойдешь.
Кстати, он, по-моему, уже… это только подозрения и мне не хочется верить, что единственное существо в этой треклятой степи, с кем можно поговорить, — безумно. Настроение у него меняется часто, то смех без видимой причины, то мрачное молчание, то вопросы, то надоедливый, как эта степь, поток откровений.
Откровенных мерзостей, так будет честнее. Он с таким удовольствием рассказывал о том, как убивал… женщин, детей, стариков… как пытал, как вешал и расстреливал, садил на кол, вырезал целые семьи и целые деревни… рассказывал подробно, в деталях, а когда видел, что меня задевает тот или иной момент, искренне радовался.
Потом раскаивался, просил прощения, обещал, что рта не откроет, но спустя пять-десять минут начинал снова. Псих он, причем полный, ну не станет нормальный человек, или не человек, а да-ори — не суть важно — хвастаться тем, как однажды ему удалось снять кожу так, что жертва до самого последнего момента находилась в сознании.
Уйти бы, но… куда? Кругом степь, он догонит или хуже того, обидевшись, устроит какую-нибудь пакость, пусть уж лучше на глазах будет.
Сегодня остановились на привал часа за два до рассвета, место удобное — низкий, поросший то ли мхом, то ли лишайником, холм, с которого все окрестности как на ладони.
Хотя какие там окрестности — серо-желтое море сухостоя, изъеденное кое-где редкими черными проплешинами выгоревшей травы. Море колышется, серые и желтые полосы бегут, влево… вправо… как качели, от их мельтешения болит голова.
От Серба тоже болит голова, вот он, сидит на корточках, подкармливая новорожденное пламя пучками сухой травы. Посматривает на меня искоса, на исхудавшем лице довольная улыбка… опять что-то задумал.
— Как насчет небольшой тренировки? — Предлагает Серб. При этом он смотрит не на меня, как бы сквозь меня, дальше, на что-то, что стоит прямо за моей спиной. Я точно знаю, что там ничего нет, это всего-навсего психологический прием, но все равно нервничаю.
— Чисто по-дружески, кто кого? Обещаю не убивать. — Улыбается, снова какую-то пакость задумал, вон и глаза честные-пречестные. Впрочем, тут и гадать нечего: если я окажусь слабее, Серб меня убьет. Отказаться? Отказ он воспримет как признание мною его превосходства. Ну уж нет, я конечно, не мастер меча, но и не девочка для битья.
— А чтобы интереснее было, — продолжает Серб, — можно на спор. Скажем… если выиграю я, то ты меня поцелуешь.
— А если я?
— Ты? — Он рассмеялся. — Кисуля, если ты выиграешь, то я исполню любое твое желание.
— Идет. — Меня захлестнула волна азарта. — Условия стандартные?
— Конечно, милая. Надеюсь, целуешься ты хорошо… Прошу… дамы вперед.
Все-таки он паразит, это я к тому, что Сербу удается меня разозлить.
Места хватает, степь вокруг, и это обширное пространство для маневра несколько смущает. Я привыкла к тренировочным залам и неким границам, которые нельзя было переступать, потому что это считалось проигрышем. Здесь же ни зала, ни границ, ни того, кто остановит поединок, если что-то пойдет не так.
Наверное, зря я согласилась. Серб приближается медленно, осторожно, ятаган в руке сверкает серебряной бабочкой. Это демонстрация силы, это своего рода слова: смотри, как я умею, смотри и бойся.
Черта с два. Не буду я его бояться, что до оружия, то и я так умею, но не вижу необходимости.
Некоторое время ничего не происходит. Просто стоим и смотрим друг на друга. Расстояние решения. Шаг вперед — нападение. Шаг назад — признание того факта, что твой соперник сильнее. Ну уж нет, я не отступлю, полагаю, что и Серб тоже, осталось понять, кто же из нас нарушит хрупкое перемирие…
И все-таки он атаковал первым: быстрый, наглый и сильный. Очень сильный. Очень наглый и очень быстрый — ятаган почти касается моего лица, а в следующий миг уже летит вниз, к животу. Отбиваю. Защищаюсь. Изучаю. У Серба смутно знакомый, рваный стиль: академически правильные, местами вычурные связки то и дело сменяются невнятными, совершенно дилетантскими выпадами и глупейшими дырами в обороне. Впрочем. насчет дилентантизма не уверена — это вполне может оказаться ловушкой.
— Ну что же ты, детка? Отступаешь?
Отступаю. Не потому, что слабее, а потому, что хочу проверить — так ли он умен, как хочет показаться? Пока счет равный: два — два, и Серба это злит.
— Прибавим? — Предлагает он. Смотрит в глаза, а ятаган в это время бьет снизу вверх — довольно подло, но эффективно.
— Больно?
Не очень. Подумаешь, царапина…
— Три — два? Может, сдашься?
Серб доволен и вновь прибавляет темп, хотя при этом осмысленные цельные связки полностью исчезают. Он слишком уверен в собственном превосходстве, чтобы задумываться над тем, что делает. Как раз то, что нужно. Руку в сторону и чуть вниз — ну же, смотри, я устала, я слаба, я — женщина, которая осмелилась бросить тебе вызов. Серб улыбается и вроде бы подается вперед, но… ятаган бьет слева, а не справа, не в брешь, не туда, куда должен, а в беззащитный левый бок. Удар-перевертыш, фирменный Марека… защититься нельзя, но… но я успеваю. Каким-то чудом… или не чудом, но… не знаю. Сталь со сталью… звон и боль в вывернутом запястье, пальцы сводит судорогой, а руку пронзает огнем до самого плеча…
Черт! Сабля, пробив преграду, летит вверх, и Серб, не успев увернуться, зарабатывает длинную рваную рану через все лицо.
— С-сука!
Дергается было за ятаганом, вон он, блестит в серой траве, но отступает — сабля у горла более чем веский аргумент.
— Ну ты и… — он произносит это почти с восхищением, а поднятые вверх руки — я не просила, он сам — говорят, что Серб сдается.
— Мир?
Мир… Не знаю, можно ли ему верить, но… но это же не поединок, а тренировка, полезная для нас обоих.
— Конни, детка, ты ведь не собираешься меня убить? — Серб пальцами отводит лезвие в сторону. — Ты ведь благоразумная девочка, к тому же мы договаривались… ты же помнишь, о чем мы договаривались?
Да помню я все, вот только слабо верится, что Серб воспримет все случившееся безболезненно. А
