песка, потом еще одной и еще… снаряды идут плотно. Наши вроде бы отвечают, но как-то вяло.
Зеленая ракета. Ну, веселье начинается, вытряхиваю песок из волос и подбираюсь поближе к пулемету. Хороший мой, теперь если кому и верить, то только ему. За все дни ни разу не подвел. Цинки с патронами тут же, ох и повеселимся…
Мощный посыл связи на миг выключает цвета, заставляя вытряхивать из ушей несуществующие пробки.
— Что?
Одновременно разворачиваю пулемет, который взрывной волной чуть сдвинуло в сторону — жутко неудобно. А никто из людей не делает попытки помочь.
— Конни, продержитесь час-полтора. Техвзрывчатку используй.
Карл исчезает прежде, чем успеваю ответить.
Полтора часа… Мы уже вторую неделю периметр держим, так что полтора часа — это не так и много. С другой стороны, если Карл просит, значит… значит Имперцы приготовили неприятный сюрприз.
Например, танки.
И протащили же! Не тупые болванки снарядов, в которых портится нечему, а этих монстров. Черная громада с торжествующим ревом выкатывает из темноты… за ней еще одна и еще… пока нас разделяет метров пятьсот, но даже с этого расстояния кандагарские звери выглядят внушительно. Низкие, приземистые, похожие на закованных в броню черепах, они движутся неспешно, точно знают, что противопоставить нам нечего.
Я видела танки на фотографиях, и на кадрах видеохроник, но чтобы живьем… лязг, грохот, земля ощутимо подрагивает, а ожившие куски железной скалы неотвратимо приближаются.
Твою мать!
Рация скрежещет. На сей раз Брик с закономерным вопросом что делать. А я откуда знаю, что? У меня из оружия — один пулемет! И десяток полос пластвзрывчатки… Технической. Карл сказал…
Карл ничего толком не сказал. Как ее использовать?
Обыкновенно. Размять. Скатать шар, сунуть капсюль, так, чтобы не совсем утонул. И куда-нибудь… куда? Черепахи приближаются. Шкура расшита пластинами брони, но гусеницы уязвимы, и пузыри топливных баков. И днище тоже.
— Подпускай поближе и взрывчаткой.
— Идиотский план, — ответил Брик, отключаясь. Ну какой уж есть, артиллеристов звать, так они скорее наши собственные окопы заровняют, чем в танки попадут.
Головная машина, замерев на месте, плюнула огнем. Снаряд разорвался где-то сзади, но все равно несколько неприятных мгновений я испытала. Подобраться бы к этим монстрам поближе…
А собственно говоря, что мне мешает? То же самоубийство, только, как и просил Карл, с пользой для общества. В запасе у меня пару минут. Танки движутся медленно, это плюс, но за ними пехота — это минус. Значит…
Две минуты плотного огня, патроны не жалею — если план удастся, имперцы отступят, если не удастся — мне будет все равно, сколько цинков осталось. Люди отходят, не дожидаясь приказа, похоже на бегство, но разбираться некогда… потом, если выживу.
А головная машина уже совсем близко, черный ствол нагло торчат вперед, широкие гусеницы вминают землю, а толстые полосы брони кажутся складками кожи на теле дивного зверя.
Примитив. Зато надежный. Тонкие штуки граница вырубит, а этого монстра… этого монстра вырублю я. Или наоборот.
Глубоко вдохнуть — самолепные гранаты на поясе, капсюли в кармане. Главное, самой не подорваться, очень уж дурацкая смерть выйдет. И… вперед.
Быстро. Ни о чем не думая. Упасть на землю — разгоряченное воняющее краской и железом брюхо проползает над головой — они меня даже не заметили. Дышать невозможно, а рев мотора сводит с ума, заставляя всем телом вжиматься в каменистую землю. Досчитать до трех и… бляшка пластита прикипает к брюху. Давлю пальцами капсюль. Теперь бы самой успеть до взрыва…
Не успеваю. Осколок царапает щеку, зато танк замирает грудой мертвого железа. А второй ползет прямо на меня… стреляют. Больно. О боли потом — взлететь на корпус, обжигающе-горячий, но за пластины брони удобно цепляться. Люк. Приоткрыт… наверное, внутри адски жарко. Ну, вот вам, ребята, подарок. От взрыва машина вздрагивает — будто в ведро камень бросили — и некоторое время продолжает двигаться.
Агония.
Еще три… один совсем близко, наползает бронированной тушей, смердит порохом и сгоревшей краской, за ним бегут, торопятся суетливые тени — пехота… выстрелов не слышу, только рев работающего мотора и скрежет сминаемых гусеницами камней. В пыль… и меня сейчас тоже в пыль. Бежать нужно, но отчего-то продолжаю стоять… два заряда осталось. Случайная пуля скользнула по щеке. Горячий поцелуй на прощанье. Страшно ждать? Тогда вперед, как с первым… раз, два…
На счет три по трубе ущелья прокатилась ледяная волна…
Рубеус
Он ее убьет. Собственными руками шею свернет, чтобы не мучила ни себя, ни его. Под танки полезла, идиотка чертова.
— Дура, ты понимаешь, что ты дура? — голос срывается на крик, и стыдно, и страшно, еще немного и опоздал бы. Она смотрит непонимающим взглядом и говорит:
— Привет. А ты откуда?
Вытирает лицо рукавом, на коже остаются темные полоски грязи. Свежие царапины, старые шрамы, форма на ней будто с чужого плеча. Злость постепенно успокаивалась.
— Ты же погибнуть могла. Ты слово давала, клялась, черт побери… — схватить бы ее, вернуть в замок, там безопасно. Там Мика, и приходится жить как прежде, а он разучился, он не помнит, как существовал без нее. Сказать? Да нет, глупо расписываться в собственной слабости, когда надежды.
— А что ты сделал?
Она подходит вплотную к замершей громаде танка, касается брони, настороженно, точно опасаясь, что прикосновение разбудит уснувшего зверя. Не разбудит. Мертв. И этот, и остальные, и пехота, и наверное дальше, до рубежа Имперцев, обозначенном ежами колючей проволоки.
— Это Анке, да?
— Да.
Северный ветер и его, Рубеуса, страх не успеть, он не думал, он сделал первое, что пришло в голову: просто направил всю имеющуюся в наличии энергию в ущелье, сам толком не понимая, что создает: щит или меч. Зато Анке понял. Заиндевевшие каменные стены, снежные узоры на броне и тела, похожие на оловянных солдатиков. Ледяных солдатиков. Скольких он сегодня убил? Несколько сотен? Несколько тысяч? Тоска наползала, порождая новую волну ярости.
— Они все равно умерли бы, — Коннован мягко касается руки. — Здесь больше нечего делать, кроме как убивать и умирать. Это война, Рубеус… и ты зря за меня беспокоился, я бы справилась, честно.
Конни смотрит снизу вверх, в лиловых глазах отражение неба… так близко, но все равно далеко. Зачем она дразнит, неужели не понимает, насколько тяжело быть рядом?
— Идем, — лед ее запястий обжигает пальцы, губами бы прикоснуться, поймать пульс… поймать душу, девушка-призрак, за что эта мука? Сжать руку, боль за боль… кто бы понял, насколько тяжело. Вечное небо над головой, уставшие крылья Северного Ветра. Некого винить, не у кого просить прощенья.
Незачем. Все равно безнадежно, так стоит ли унижаться.
— Отпусти, мне больно. — Не делает попыток вырваться, но просит. — Пожалуйста…
Разжать пальцы, добровольно выпустить? Убежит, но иначе нельзя… прижимает ладонь к плечу. Ранена? Господи, какой же он идиот, что не заметил. А Коннован почему молчала?
— Все в порядке. Нормально. Ничего страшного. — Она пыталась улыбаться, она пыталась убедить, что все в порядке, она сбежала сюда, где убивают, лишь бы не оставаться в Хельмсдорфе. Она настолько ненавидит его, что готова лезть под пули, лишь бы не возвращаться.
