- Вы говорите: посол ожерелье привез, а как у вас оно очутилось?
- О служитель креста, сам твой аллах подсказал тебе так спросить... Мы там были и, когда подслушали, что Эракле в Русию бежал...
- Бежал? Как? Давно? О дьяволы, когда?! - Дикая радость отразилась на лице иезуита: наконец-то он свободен! - Но верно ли это? Говорите! Говорите дальше!
- Гвоздь твоей радости в горло печали нашего врага! Мы так решили: если продадим, в Мекку пойдем.
- И да воздаст там вам всемогущий от избытка своего! Говорите, когда бежал грек?!
- Ифрит свидетель, мы за ним не последовали. Мы тихие, потому рассердил нас кисет посла: сорвали тесьму, считаем - след от пузыря, след от пены, след от слюны! Машаллах!
- Не вызывай, Измаил, у аллаха досаду, - вмешался в разговор другой турок. - Еще пояс нашли, а в нем письмо и золотую усладу для женщин с белыми камнями.
- Билляхи! На что нам письмо на чужом языке, если и по-турецки не читаем?
- Покажите письмо! - нетерпеливо начал Клод. - И усладу покажите!
Турок нехотя вынул из-под грубого плаща пояс и достал оттуда смятый листок. Клод жадно схватил письмо и впился в строчки. Он испытывал неописуемое блаженство: 'Наконец улика! О санта Мария, ты не оставляешь своих сынов! Ну, теперь посмотрим, господин посол!..'
В этот момент турок, которого звали Измаил, ловко выдернул из рук Клода листок. Иезуит хотел броситься на турка, но вовремя вспомнил, что он один, а турок трое. И прохрипел:
- Сколько за письмо?
- Машаллах! Что стоит письмо? Крупинку пыли! Мы тебе даром его отдадим, если купишь ожерелье.
- Покажи...
Вынув из-под плаща ларец с ожерельем, Ахмед, не выпуская его из рук, дал Клоду полюбоваться игрой золотых искр и вновь захлопнул крышку.
Клод раздумывал: он догадался, чье это ожерелье, его точно описывал де Сези. 'Но что может дать мне эта драгоценность? Хозрев потребует уступить ему ожерелье даром да еще начнет угрожать: скажет, что я подкупил воров... Нет, опасно. Но если благо духовное ставлю выше временного, то почему должен здесь смущать души алчущих благоприобретенным? Разве мало найдется укромных уголков в Европе, где я сумею за... о, эти ослы совсем не знают цену ожерелья, я продам его не за след слюны! А главное - письмо! Медальон! И услада для женщин!'
- Покажите усладу для женщин!
- Да просветит меня святой Омар! Не понимаю, что тебе, святой отец, показать? Что на нас явно, все видишь, а что скрыто, зачем тебе показывать?
- Бесстыжие твари! Подслуживаетесь соблазнителю, да еще в базилике господней? Для женщин, говорю, что у вас спрятано?
Турки мялись, шептались, младший фыркнул и получил от старшего подзатыльник, а в итоге старший сердито сказал:
- Мы тихие, аллах запрещает нам показывать буйное неправоверным. Но если правда купишь и хорошо заплатишь... Аба, Измаил, покажи монаху усладу! Ты молодой, аллах простит...
- Да разбавят черти вашу кровь дегтем! О мадонна! - рассвирепел Клод. Тьфу! Дьяволы! Да еще в храме божьем!
Турки заморгали глазами:
- Ага монах сам сказал: 'Покажите'! - а теперь 'тьфу!' Да еще в храме божьем!
- Усладу, нечисть! Чтоб на вас кожа висела клочьями!
- Ага монах, для нас чорба, для тебя шербет! Зачем сердишься? Разве не аллах создал человека, как задумал? Или лишнее прибавил?
- Молчите! Не вам обсуждать сотворенное духом святым!
- Мы тихие, как пастырма, тоже так думаем: что есть, то есть... а на золото посмотри.
Почти вырвав из рук турка медальон, Клод Жермен раскрыл его и просиял: 'Так и есть, портрет де Сези! И надпись'.
- Сколько за медальон и письмо?
- Ага монах, солнце твоей радости и гвоздь нашего желания! Мы раньше от ожерелья хотим избавиться, а этот... мед, как ты назвал, и на базаре можем продать, никто не удивится.
- Сколько за ожерелье?.. За все вместе?..
- Раз радуешься, тогда немного: тридцать кисахче за все вместе.
- Вы ума лишились, кабаны! Пять - и чтобы я вас нигде не встречал!
- Ага монах, мы тихие, тоже этого хотим, но меньше тридцати не возьмем... Дервиш сказал, сорок стоит одно ожерелье. Аллах свидетель, опасаемся.
- Тогда три за письмо и медальон.
- Грушу тебе, хвостик нам? Хар-хор! Нет, ага монах, медальон и письмо можем в Фанар отнести, греки тоже любят чужие украшения и ожерелье могут купить. Сюда ближе, потому в храм божий пришли, твое счастье! Тридцать кисахче. Аллах видит, дешевле нельзя.
Клод Жермен еле сдерживался: 'Еще не хватает, чтобы к грекам попало письмо и медальон! Они в отместку за каверзы против патриарха устроят очищение этому де Сези. А я? Снова у него в подчиненных? Нет! В моих руках вещественная сила). Теперь граф должен прислуживать мне!'
Долго и нудно торговался Клод, то скидывая, то набавляя.
Но гурки стояли на своем и не уступали. Клод прохрипел:
- Согласен, подручники дьявола! Давайте!
- Раньше неси пиастры. И знай: хоть мы бедны, но считать умеем. Где монеты?
Иезуит с презрением взирал на турок: 'О, как далеки они от евангельского идеала'.
- Что же вы думаете, - надменно произнес Жермен, - столько денег легче пуха? И я при себе их держу?
- Нет, ага монах, конечно, в святом месте прячешь... Мы тихие: кого режем, тот не кричит. Если предательски задумал на помощь звать, неподалеку наши правоверные, вместе посла обыскивали... А тебя не станем, прямо секим башка!
- Я слуга господа бога, глупостями не занимаюсь! И вам не советую хвастать, что мне продали ожерелье.
- Машаллах! Тогда будем медленно считать по-маймунски до ста, - если не поспешишь, уйдем отсюда к грекам.
Итак: ени, бени, трени, чени...
Не успели турки досчитать до девяноста, как Клод вбежал с ларцем, ибо он тоже умел ценить время.
После некоторых пререкательств порешили обменяться ценностями так: Клод положил перед турками десять кисахче, Ахмед - перед иезуитом письмо, Клод еще десять, Ахмед - медальон, Клод - последние десять, Ахмед - ожерелье в ларце - и... Турки вмиг исчезли, словно растворились в зеленоватой полумгле базилики.
'Ну, и дьявол с ними! Что?.. Что такое?.. В ларце вместо ожерелья глиняный чертик! - Клод невольно перекрестился: - Хорошо, что я неверующий и знаю тайны святых проделок, иначе подумал бы, что слишком часто поминал дьявола в храме и он отомстил мне, превратив золотые звезды ожерелья, которое я видел своими глазами, в... Во имя Петра и Павла, я и из письма и медальона выколочу сто... Сто? Нет, двести! Триста! Миллион!'
- Гиви, - прошептал Дато, - ты 'барс' или баран?! При серьезном деле как лошадь фыркаешь! Чуть дело не испортил.
- А ты в другой раз не бери Элизбара, это он меня рассмешил - схватился испуганно за шарвари.
Заразительно хохотал Саакадзе, слушая 'барсов'.
- Но почему ожерелье не отдали?
- Как так ожерелье? - изумился Гиви. - Или ты забыл, Георгий, что однажды сказал Эракле?
- Что-то не припоминаю.
