Но сколько дорог и троп суждено было еще пройти Моурави и его самоотверженным сподвижникам, прежде чем подойти к родным рубежам! Сколько дней и ночей предстояло провести еще в походных шатрах, на запыленных седлах, перед бивачными кострами, в сетках ливней, в знойных пустынях и в огне битв!
На следующий день, по расчету Саакадзе, должна была прибыть в Эрзурум Скутарийская орта янычар, которую Хозрев-паша поставил под бунчуки Моурав-паши. Но прошел день, и еще два - орта в Эрзурум не вступала. Саакадзе собрал 'барсов', и порешили, не дожидаясь янычар, самим выполнить то, что наказал им верховный везир, дабы иметь возможность тотчас оставить Эрзурум.
Без промедления были оседланы кони и вынесены два бунчука - конские хвосты, выкрашенные красною краской. Бей над беями, паша, начальствующий в Эрзуруме, убедил Георгия Саакадзе взять с собою охранный отряд хотя бы в триста ятаганов. И вот заиграл ностевский рожок, и всадники в турецких доспехах, поверх которых чернели косматые грузинские бурки, миновали второй городской источник и через ворота Эрзурума выехали на большую дорогу, вившуюся у подошвы Топ-Даг.
Моурави спешил обследовать четыре естественных, пролегающих через высоты, прохода, которые Абаза-паша, предводительствуя курдской конницей, мог использовать, чтобы ворваться в утраченную им твердыню Эрзурума. Как был встревожен верховный везир, срочно направляя Георгия Саакадзе в Эрзурум с приказом немедленно пресечь дерзкую попытку низложенного правителя. Но сейчас самый восточный из проходов Агзи-Ачик - 'Рот его раскрыт' - оказался безлюдным. Военачальники доехали до самых селений в Текмане и, кроме пастухов, перегонявших отары овец, никого не обнаружили.
Повернув круто на запад, 'барсы' достигли долины Абдурахман-Гази, названной так по имени святого мужа, о котором предание говорит, что он был знаменосцем пророка. Здесь словно почили века. Сурово высились горы, на некоторых вершинах под ярко-синим небом белел снег, изредка с гулом скатывались камни. Не было здесь ни Абаза-паши, ни его башибузуков.
Не задерживаясь, Моурави повернул к Паландёкен и проскакал с 'барсами' сначала вдоль восточных скатов котловины, а затем вдоль западного склона пика. Вместо вооруженных курдов встретился лишь мирный караван, перевозивший табак из Трабзона. Водители верблюдов при виде двух бунчуков почтительно прикладывали ко лбу и сердцу точно вылитые из бронзы руки.
Не снижая скорости, военачальники поскакали к четвертому, наиболее западному, проходу Кирк- Диермен - 'Сорок мельниц'. Здесь жители выносили двухбунчужному паше Георгию Саакадзе и его гурджи- бекам молоко, мед, плоды и хлеб. Но на вопросы: 'Не слышали ли топота конницы? Не видели ли бунчуков Абаза-паши?' - отвечали: 'Нет'.
Так Моурави и 'барсы', прочесав ущелья вокруг Эрзурума, подъехали к Керемитлу-Даг, укрепленному холму с юго-западной стороны городской стены. Они были мрачны, ибо разгадали до конца коварную игру Хозрев-паши: он нарочно задержал скутарийскую орту янычар, ибо не было необходимости в ее переброске, - опасность появления Абаза-паши у стен твердыни была мнимой, ее выдумал сам Хозрев-паша для того, чтобы спровадить Георгия Саакадзе и 'барсов' в Эрзурум и там их как можно дольше держать вдали от битв, надеясь, что они уподобятся индийскому мечу, ржавеющему от продолжительного пребывания в ножнах. Этот ограниченный умом придворный, вымогатель со свойствами палача, выпестованный заносчивостью и сладострастием, бездарный сераскер, не способный самостоятельно взять ни одну солидную крепость, задался единственной целью - приписывать себе все победы, одержанные в Анатолии Георгием Саакадзе, и завладевать всеми трофеями, которые 'барсы' намеревались сдавать по спискам 'начальнику денег империи'.
В обход замыслам верховного везира надо спешить в Токат, где собираются отборные орты второго похода на юго-западные земли воюющего Ирана.
'Скорей в Токат! Скорей!'
Но как часто на развитие военных действий влияет слепая стихия.
Внезапно в Месопотамии хлынули ливни, словно ударили по земле тысячи сабель, превращая ее в грязное месиво, заполнившее огромное пространство.
Русудан благословляла Тигр и Евфрат, угрожающе поднявшиеся, готовые поглотить в пучине наводнения целые вилайеты. Реки оттягивали войну.
Хозрев-паша уже оставил Скутари и направлялся в серединную Анатолию - в Токат, о чем сообщил прибывший из Скутари гонец. Дороги сражений были окончательно размыты, об этом сообщил гонец, прибывший из Адыямана.
Так проходили дни, полные ожидания и тревоги. Дули сквозные ветры, нагоняли снежные тучи, наваливающиеся на высоты. Приблизилась зима. Моурави поднимался на угловые полукруглые башни цитадели, усиленной по его совету крепостными мушкетами, запаливаемыми фитилем, зорко вглядывался в даль. Но ничего не нарушало спокойствия Эрзурума. Лишь с двух минаретов Чифте Минарэ доносился протяжный призыв муэззина: 'Алла! Алла!'
Здесь, в суровом краю, замкнутом между реками Араксом и Западным Евфратом и хребтами Акдаг и Паландёкен, линии гор уже сменяли желто-серый наряд на иссиня-белый. Снег все ниже и ниже стелился по отрогам, как бы отсекая дни осени, на которые Саакадзе возлагал столько надежд. Внезапность действий на подступах к Ирану и в его юго-западных провинциях помогла бы Саакадзе окончательно избавиться от опеки верховного везира, и наоборот замедленность этих действий способствовала Хозрев-паше беспрерывно за спиной Моурави строить против него козни.
Саакадзе терпеливо выслушивал предсказателей погоды. Они таинственно ударяли палочкой по синим шарам, подвешенным к медному обручу, раздавался мелодичный звон, потом бормотали себе под нос: 'Аз- гары! Маз-ыргу! Гур-ыр-маз!' и объявляли: 'Солнце будет!'
Но возвращались гонцы, посланные Георгием Саакадзе и к озеру Гельджюк, и к горам Восточного Тавра, и к верховьям Батман-сую, и сообщали: 'Нет солнца!'
Саакадзе стискивал зубы, словно боялся, что из груди его вырвется стон. Он в бессилии обращал свой взор к небу, но оно было равнодушным и бесцветным. 'Барсы' готовы были последовать за ним в сторону Битлиса, обойти озеро Ван и оттуда прорваться к Ирану. Но что могут сделать сорок клинков, если они даже молниям подобны? Нужны были орты янычар и сипахов, огромное, великолепно снаряженное войско, готовое вступить в большую войну. Месопотамия захлебнулась в потоках грязи. Орты накапливались в Токате. Оставалось только ждать гонцов от Хозрев-паши.
'Барсы' все больше мрачнели, Пануш ходил чуть сутулясь, Элизбар почему-то прихрамывал, Матарс кашлял и проклинал высоту Эрзурума, Ростом надел шерстяной бешмет, Димитрий тер нос, будто отморозил его, а Гиви...
Гиви стал загадочно исчезать.
- Нашел время влюбляться! Полтора седла ему на закуску! - негодовал Димитрий.
- А может, он в бога поверил из-за проделок черта? Вокруг дома муллы все вертится!
Папуна одобрил такой способ изживать скуку и советовал простодушному 'барсу' тщательно изучить закон о многоженстве в толковании Хозрев-паши: где нет ни одной, там и одна - три.
Гиви торжественно объявил, что мулла из мечети Улу Джами нашел ему богатую невесту и даже показал лавку отца невесты.
Гиви и в самом деле зачастил на базар. Там за вьюками из Бафры и тюками из Трабзона было удобно не спускать глаз с того, кто стал следить за ним. И хотя бы рослый башибузук был и стоило обнажить шашку! А то старик, сухой, как жердь, дерзнул выслеживать 'барса', это невольно озадачивало. Мулла был позабыт.
И вот сегодня Гиви опустил свою увесистую руку на плечо старика в тот миг, когда он, прячась за выступ соседнего дома, разглядывал дом Саакадзе. Сначала Гиви, рассвирепев, выругался по-турецки. Старик покачал головой. Тогда догадливый 'барс' перешел на персидский лексикон. Старик, в ответ улыбаясь, принялся щупать куладжу. Гиви, растерявшись, выкрикнул по-грузински:
- Ты что трогаешь мою куладжу? Может, купить собираешься?
- Непременно, что щупаешь, купить должен? - ответил по-грузински старик.
Гиви сначала опешил, потом схватил дерзкого, втолкнул в дом. Приказав дружиннику стеречь лазутчика, Гиви ворвался в 'зал приветствий', где Саакадзе доказывал, что для персиян нет худших условий для ведения войны, чем сражаться в дождь. Они не любят тонуть в грязи.
- Георгий! - загремел Гиви. - Я лазутчика поймал! - И распахнул дверь. - Э-э, сюда гоните!
В 'зал приветствий' втолкнули старика, который и не думал сопротивляться.
