- Видит небо, в тот же вечер узнал. Счастливый Ибрагим страшное рассказал: чувячник всем хвастал, что у него сын подобен луне в первый день ее рождения, читает коран как ученый и богатые одежды носит. Тогда один торговец невольниками предложил продать ему Ибрагима за триста пиастров. Чувячник хотел четыреста. Торговались три дня. Тогда чувячник предложил торговцу зайти в мою лавку и посмотреть товар. Увидя Ибрагима, торговец сразу согласился на триста семьдесят пять. От радости чувячник все открыл своей жене: 'Видишь, дочь ишачки, аллах послал тебе умного мужа. О, теперь мы богаты! Теперь я тоже ага!' Жена притворилась обрадованной, а когда наутро чувячник ушел, захватив с собою семьдесят пиастров, полученных в задаток, вымазала лицо Ибрагима сажей, нарядила в старое платье и велела укрыться в сарае - на тот случай, если искать будут. А второго сына, очень похожего на Ибрагима, немного умыла, одела в новую одежду Ибрагима, остальную чувячник продал, хоть она молила, чтобы второму оставил, - и научила, когда придет торговец, прикинуться сумасшедшим, показать ему язык и тут же зад, не считаясь с тишиной... Так и случилось. Торговец, увидев мальчика, изумился: в лавке он ему показался выше и красивее. Тут же мальчик показал ему язык и зад, не считаясь с тишиной. Торговец охнул, тогда мальчик от себя сделал подарок: струйкой провел круг и заблеял. И снова показал то и это. Торговец завопил: 'Где твой проклятый муж?! Он меня обманул, другого подсунул! Какой купец сумасшедшего захочет держать?' Мать стала упрашивать не сердиться, ибо 'все от аллаха!' Мальчик в детстве упал на камень вниз головой. Но купец извлек выгоду, ибо покупатели смеялись над глупцом и не скупились на монеты. 'Ему уже шесть лет, а у него ни голова, ни зад не растут'. Тут мальчик решил, что как раз время, и снова не посчитался с тишиной и в придачу, высунув язык, замычал. Торговец выскочил из лачуги и побежал ко мне: 'Где мальчик?! - 'Как где? Чувячник забрал'. - 'Почему меньше ростом стал?' - 'Без желания аллаха', отвечаю, ни больше, ни меньше нельзя стать. А теперь та сторона - твоя, а эта - моя, и никогда не смей приходить в мою лавку'. Торговец кинулся искать чувячника, найдя, выбил из него запах кожи и потребовал обратно семьдесят пиастров. Чувячник плакал, ударял себя кулаком в грудь и божился, что потерял их: 'Аллах, аллах! Почему не понравился торговцу красивый Ибрагим?! И читать коран умеет, и писать...' Не дослушав, торговец заставил чувячника нюхать пыль улицы и, не обнаружив у него своих монет, поволок домой. Но лачуга оказалась запертой. Мать, предвидя ярость и торговца, и мужа, забрала всех детей и ушла к родственникам - арабам. Сама по крови тоже арабка. От пятницы до пятницы прибегал торговец к чувячнику. Но нет начала без конца. Пришло время каику торговца отплыть. Он еще раз тщательно обыскал всю лачугу, сарай и, не найдя пиастров, выбил пыль из чувячника и потащил его к кади. У торговца не было свидетелей, а чувячник клялся, что не только не брал, но даже не видел никаких пиастров.
Торговец был хоть и мусульманин, но чужеземец и, по одежде видно, богатый, поэтому кади поверил чувячнику и взыскал с торговца за клевету пятьдесят пиастров в пользу сберегателя закона. Торговец завопил: он и так потерял семьдесят! Чувячник в свою очередь закричал, что чужеземец три раза издевался над ним, и вот он, чувячник, не может работать и семья его голодает. Кади сурово напомнил: 'Один час правосудия дороже аллаху, чем семьдесят дней молитвы', прочел торговцу суру о милосердии Мухаммеда к бедным и тут же взыскал с торговца пять пиастров за побои, которые лишили бедняка заработка. Торговец выложил перед кади пятьдесят пять пиастров и, проклиная Стамбул, хотел удалиться, но кади задержал его и взыскал еще два пиастра за оскорбление города, в котором живет султан. Торговец, швырнув монеты, поспешил к выходу. Кади опять задержал его и взыскал еще один пиастр - за неучтивость к хранителю закона. Торговец осторожно положил пиастр перед кади и, вежливо кланяясь, попятился к дверям, а выскочив на улицу, не оглядываясь, побежал к пристани. Кади сурово посмотрел на чувячника, напомнил ему суру о гостеприимстве и взыскал с него в пользу стража закона три пиастра за грабеж чужеземца.
Выждав, пока утих хохот 'барсов', Халил, спокойно перебирая бирюзовые четки, сказал:
- О торговце все. Теперь об Ибрагиме. Когда его мать с детьми вернулась, чувячник избил Ибрагима за то, что он не сумел понравиться торговцу. О Осман, сын Эртогрула, сколько пиастров потерял он из-за проклятого аллахом сына! Тут Арзан, которому очень понравилось быть сумасшедшим, заблеял в лицо отцу и не посчитался с тишиной, услужливо пообещав еще не такое придумать, когда вырастет. Ибрагим воспользовался тем, что чувячник начал угощать палкой нарушителя тишины, и убежал ко мне. Остальное вы знаете.
- Все же ты платишь чувячнику?
- Разбойнику нет, но мать Ибрагима, лишь наступает новолуние, стучится в дверь. И я ей даю по двадцать пиастров. Арзана же за то, что он помог спасти Ибрагима, я устроил у своего шурина, ученого хекима, мужа моей единственной сестры.
С того дня до сегодняшнего прошло девять лет. Хеким сделал умного Арзана своим помощником, только настрого запретил ему не считаться с тишиной, ибо учтивость - лучшее лекарство для тех, кто не любит назойливого шума.
Ростом бросил укоризненный взгляд на потешающихся 'барсов' и уже хотел извиниться перед Халилом, как в лавку почти вбежал пожилой турок.
- О ага Халил, поспеши найти подобные! - Он протянул нить, на ней не хватало трех бус. - О Халил, как раз пришел караван и мой хозяин не может без четок сосчитать, сколько платить погонщикам.
Халил взял четки, пощупал и, с отвращением отшвырнув их, кинулся к тазику, наполненному розовой водой, и принялся мыть руки:
- Как смеешь, гырба, протягивать мне четки, отдающие запахом бараньего навоза?
- Ага Халил, очень тороплюсь.
- Торопишься, иди к Сеиду, кроме благовоний, тоже четками торгует.
- Ага Халил, хозяин велел у тебя одного купить, в счастливую руку верит.
- Тогда подожди, сейчас вернется Ибрагим; а у меня богатые покупатели, десять нитей четок нужно выбрать, - сидишь, не время с тобой возиться.
- Ага Халил, очень тороплюсь.
- Тогда уходи.
- О аллах, хозяин велел у одного тебя...
- Тогда подожди.
- Ага Халил...
В лавку порывисто вошел Ибрагим. Увидя покупателя, он ловко поставил свой поднос на второй арабский столик, взглянул на протянутые четки и, морщась, снял с гвоздя точно такие же.
- Богатый купец, а четки покупает, как у хамала. Клади на стойку двенадцать пиастров.
Турок вмиг отсчитал монеты и поспешил на улицу.
Ибрагим достал тряпку, протер пиастры и опустип в ящик. Ополоснув руки, он достал из-за ковра чашечки и принялся разливать ароматный кофе.
- Ты что, к джинну в гости бегал? Или сам кофейные зерна выращивал?
- Хуже, ага Халил, сосуд для варки кофе сам вычистил. Ты бы из такого и глотка не сделал, я тоже.
- Наверно, покупатель в самом деле торопился, - заметил Ростом. - Не видал, чтобы, не торгуясь, платили.
- По желанию аллаха, у меня не торгуются. Все знают - лишнее не беру. Если за десять мангуров покупаю, за тринадцать продаю. Мангур на расход по лавке, мангур для дома и мангур откладываю для матери... Ты что, невежа, смеешься? - накинулся он на Ибрагима. - Или я неверно сосчитал? Смотри, как бы не пришлось обновить сегодня на твоей спине палку.
- Обновлять не стоит, - фыркал Ибрагим, - придется новую купить, эта укоротилась. Десять лет обещаешь и все не выполнил. А смеюсь я над твоим способом торговать. Хорошо, ханым про сундуки не догадывается. Ай харани, харани, съел я сорок котлов баранины, теперь пойду и расскажу.
- Будет то или не будет, тоже пять лет обещаешь... Лучше кофе еще налей, иначе остынет.
Ибрагим стал угощать 'барсов'. Вошел пожилой турок, за ним слуга хвастливо нес кисет с монетами.
Халил принялся показывато 'барсам' четки, лежащие на столике, советуя, какие брать. 'Барсы' важно рассматривали товар и, не понимая зачем, некоторые откладывали. Ибрагим, зорко оглядев покупателя и открыв ключом ящик, стал выкладывать четки, расхваливая подбор бус. Покупатель нерешительно щупал, перебирал, косился на Халила, явно, но тщетно ожидая его вмешательства, - наконец выбрал подсунутые Ибрагимом - костяные. Ибрагим приторно восхитился:
