мгновений внимание, как полосу будто взяли за дальний конец и потащили в сторону.
— Слева под семьдесят, порывы до шести! — передал руководитель полетов.
Миловидов и сам видел: хорошо несет! Первым звонком стал для него выход на береговую черту. Там всегда вроде порожка со сдвигом потоков. Машину ни с того ни с сего потянуло вправо, как на раскатанном ухабе. Миловидов тонким и быстрым движением перехватил скольжение, придержал левой педалью, вернул машину в управляемый полет. «Ничего себе забросы! Так действительно может выкинуть на лямки после случайного порыва ветра».
И чтобы такого не произошло, он без колебаний собственноручно выключил систему автоматического срабатывания катапульты.
Самолет шел над посадочной полосой и словно вплывал в поле зрения — острием иглы, полушаром остекления кабины, короткими, смещенными назад крылышками. Турбинный гром стеной валился за самолетом, раскатываясь по земле. С КДП было видно, как техники, обхватив головы, присели спиной к полосе, ожидая, когда пройдет пик волны.
Глебов не спускал глаз с самолета. Видно было, как Миловидов то прибавит крен, то уберет, явно побаиваясь, как бы не передать лишнего. Все-таки на своем ставил!
Мы привыкли видеть самолет на скорости: мелькнет перед глазами — и уже его нет. А при посадке по вертикали он идет над полосой, как при замедленной видеозаписи. Кажется, пешком обогнать можно. И весь в прямом обзоре, как на ладони.
Шел Миловидов, чуть приспустив левое крыло.
— Убери крен! — предупредил его Глебов, но летчики всегда болезненно относятся к подсказкам с земли. А здесь еще дело принципа. Этот полет был продолжением их спора.
— Понял, вас понял! — А сам пальцем не пошевельнул: как шел с креном, так и продолжал идти. Он демонстрировал высший класс техники пилотирования, он показывал, как самолет может летать.
Мелко дрожал пол на КДП, вовсю дребезжали стекла. Один сплошной грохот и в экранном зале. Скажи рядом кому слово — не услышит.
В сквозном просмотре под самолетом дрожали в горячих струях линия горизонта, очертания сопок.
Несколько на отлете от фюзеляжа столбы спрессованного подъемными двигателями воздуха загибались встречным потоком, вытягивались в серый, с размытыми краями след самолета. На небе оставалась точно желтовато-пыльная борозда с неровным, рваным отвалом.
Растопыренной треногой шасси, надломленной вниз острой кабиной, ярко-зеленым подбрюшьем, короткими крылышками-плавниками самолет напоминал морского дракона, поднявшегося из темной пучины на поиск добычи.
Медленно, будто причаливая к невидимой мачте, самолет приближался к посадочной площадке. По мере уменьшения скорости нос его поднимался вверх, а хвост, напротив, приспускался вниз, словно осаживали на тугих поводьях горячего коня.
Машина нависла над опаленным, в цветах побежалости, посадочным кругом. Тугие струи подъемников уже не ложились в дымный след, а растекались в круговую крону перевернутого дерева.
Метр за метром, осторожно теряя высоту, машина приспустилась к точке приземления, коснулась площадки, чуть приподнявшись на сработавших амортизаторах. И как одним поворотом ключа выключили грохоталку. Машина, на ходу складывая одно за другим крылышки в вертикальное положение, отруливала в сторону технической позиции для подготовки к повторному взлету.
Сел Миловидов! Что бы ему там ни говорили, как ни стращали, а он как хотел, так и слетал! Кто ему указчик и кто судья?! Сам себе и царь и бог.
И на КДП он как на крыльях взлетел. В облегающем, со шнуровкой по бокам костюме, под мышкой белый защитный шлем с зеленоватым забралом светофильтра. Темные волосы разметались в стороны. Как ни старался Миловидов быть сдержанным, но разве скрыть или погасить в глазах искрящуюся радость?
— Молодец! Хорошо сел! — первым встретил Миловидова на командном пункте подполковник Рагозин.
Во время полетов от звонка до звонка замполит находился на аэродроме. Где случался затор, он спешил туда. А если смена проходила спокойно, любимым местом Рагозина было кресло рядом с руководителем полетов. Особенно когда полетами руководил Глебов. У него обо всем можно спросить, все уточнить.
— Да, на посадочном хорошо сносит! — с легкой душой поделился Миловидов. И будто не было никаких разногласий и разящего наповал вопроса на предполетных указаниях. — При подходе к береговой черте так мотает, что дух захватывает.
Глебов ничего не сказал: слетал, и ладно. А если подумать лучше, то не тому радуется Миловидов. Не на том пути он стоит. Этот успех его вроде приманки, чтобы подловить на большем. Поэтому Глебов и сдержан:
— С утра сегодня сравнительно спокойно. Без забросов, но к середине дня ветер усилится.
Нет, не собеседник на этот час Глебов.
— Зина! Какие клипсы! — Миловидов отошел к планшетистке.
Вскоре после Миловидова поднялся на КДП и Вязничев:
— Слетал?
— Шесть шарей! — весело отозвался Миловидов.
— Хорошо!
Присутствие Вязничева конечно же сковывало Миловидова, не позволяло целиком отдаться празднику души. Постоял немного за спиной Глебова, посмотрел, как садятся его летчики, да и сам засобирался:
— Разрешите, товарищ полковник, убыть на подготовку к повторному вылету?
Вязиичев, не оборачиваясь, кивнул: мол, иди.
На втором вылете и сорвался Миловидов. Разве могло иметь какую-либо силу предупреждение Глебова об усилении ветра? Конечно же нет! Что Глебову тут, на земле, видно?!
Как и в первом полете, Миловидов только вышел на посадочную прямую — и сразу же выключил автоматику катапультирования.
Он благополучно миновал береговую черту, вышел на прямой, крупным планом, обзор с КДП. Машину как на невидимой ниточке подводили во взвешенном состоянии к коврику посадочной площадки — одно крыло ниже другого. И тут как подтолкнуло уже приподнятое крыло. Еще выше.
Дальнейшее произошло в одну секунду. Машина кленовым листом скользнула влево и затем маятником — из одного крена в другой — направо, зигзаг за зигзагом теряя высоту.
— Обороты! — одно только и успел крикнуть в микрофон Глебов.
Миловидов слышал команду руководителя полетов, но она уже ничего не меняла. В кабине раньше других почувствовал начало срыва. Он ждал этого момента, был готов к нему. Только повело влево, он дал ручку к правому борту и не ощутил ответного движения машины. Словно враз ослабли натянутые струны управления. «Понесло!» Голова еще не успела сообразить, а рука на рычаге двигателей уже пошла вперед. Он помнил, он всегда держал в памяти как единственный шанс на спасение предостережение Глебова: «Двигатели на максимум!»
До конца перевел ручку вправо, а машина со скольжением на крыло, как с ледяной горки, сыпалась влево. Перед глазами муляжным кругом качнулась земля, запрокидывался горизонт.
Одной рукой Миловидов упирался в рычаг двигателей, другой тянул ручку на себя. Шестым чувством ощущал он работу двигателей. Успеют набрать максимальные обороты или раньше самолет коснется земли?
На долю секунды Миловидов упустил начало выхода из крена, с опозданием отвел ручку от правого борта, и самолет перекинуло струйными рулями в другой крен. От реактивных столбов разметывались в стороны под самолетом клубы пыли.
В нескольких метрах от земли двигатели все-таки набрали полную мощь. Самолет прекратил снижение и перешел в набор высоты. Он поднимался в небо из грохочущего желтого облака возрожденным из пепла фениксом.
«Кажется, вынесло?» — верил и не верил Миловидов. Только после разгона скорости, только
