— Что-нибудь еще, леди, для полного счастья? — спросила официантка, смотря на них сверху вниз, через свои высокие холмы. Голова ее казалась довольно маленькой и крепкой, черные волосы, заплетенные в тугие мелкие косички, ниспадали на крутые плечи.
— А сливки есть, Бекки? — спросила Сьюки.
— А как же, — сказала она, ставя на стол алюминиевый кувшинчик. — Можно сказать и «сливки», если вам так хочется, но только каждое утро хозяин наливает сюда молоко.
— Спасибо, милая, я хотела сказать «молоко». — Но шутки ради Сьюки быстро произнесла про себя белый заговор, и… молоко сделалось густым, желтым — сливками. В кружке на поверхности кофе закружились блестки жира. Маисовая лепешка таяла во рту маслянистыми кусочками. Остатки индейского хлеба проскользнули сквозь лес вкусовых сосочков, она проглотила и сказала о Ван Хорне: — Он милый. Тебе понравится, если привыкнешь к его манерам.
— А что с его манерами?
Сьюки стряхнула крошки с улыбающихся губ:
— Он кажется грубым, но это напускное. На самом деле он безобидный, любой поладит с Даррилом. Две мои подруги и я играем с ним в теннис под фантастическим огромным брезентовым куполом. Ты умеешь играть?
Дженни пожала круглыми плечиками:
— Немного. В основном я играю летом в лагере. А некоторые из нас время от времени ходят на корты «Ю-Си».
— Сколько времени ты собираешься здесь побыть до возвращения в Чикаго?
Дженнифер наблюдала, как в ее кофе кружатся свернувшиеся молочные хлопья.
— Какое-то время. Может, до лета, пока не продастся дом, а Крису, как оказалось, делать сейчас нечего, и мы хорошо ладим; так было всегда. А может, я не вернусь. Не так уж сладко работать у Майкла Риса.
— Какие-нибудь неприятности в личном плане?
— Ах, нет. — Она подняла глаза, под бледной радужкой показались чистейшие молодые белки. — Кажется, мужчин я совсем не интересую.
— Но почему? Ты хорошенькая.
Девушка опустила глаза:
— Разве не странное молоко? Такое густое и сладкое. Интересно, а оно не скисло?
— Нет, думаю, очень свежее. Ты не попробовала лепешку.
— Я отщипнула. Я никогда их не любила, это просто жареное тесто.
— Именно поэтому мы, жители Род-Айленда, их любим. Они такие, как есть. Я доем твою, если ты не хочешь.
— Я, должно быть, что-то делаю не так, и мужчины это чувствуют. Я иногда говорила об этом с друзьями, с моими подругами.
— Женщине нужны подруги, — любезно откликнулась Сьюки.
— Их у меня тоже немного. Чикаго — бандитский город. А эти маленькие местные женщины, похожие на птиц, учатся ночи напролет и знают ответы на все вопросы. А спросишь о чем-нибудь личном, например, что я делаю не так с мужчинами, с которыми встречаюсь, сразу замолкают.
— На самом деле с мужчинами трудно ладить, — сказала Сьюки. — Они очень злятся на нас, потому что мы можем иметь детей, а они нет. Они ужасно ревнивы, бедняги: Даррил так говорит нам, не знаю, верить ему или нет, он много выдумывает. На днях за обедом он пытался излагать мне свои теории, все они связаны с каким-то химическим веществом, название его начинается с «силли» [40].
— Селениум. Это магический элемент. Именно в нем секрет тех дверей в аэропорту, которые сами открываются. Также он отбирает у стекла зеленый цвет, который ему придает железо. Селеновая кислота растворяет золото.
— Ну, ей-богу, ты действительно много знаешь. Если ты так хорошо разбираешься в химии, наверное, ты сможешь стать ассистенткой у Даррила.
— Крис не устает повторять, чтобы я посидела с ним немного дома, по крайней мере, пока его не продадим. Он сыт Нью-Йорком по горло, это слишком опасный город. Он говорит, геи контролируют все области, которыми он интересуется, — оформление витрин, сценографию.
— Думаю, что стоит.
— Что стоит?
— Побыть здесь. Иствик забавен. — Довольно нетерпеливо — пропадало утро — Сьюки стряхнула крошки со свитера. — Это не опасный город. Это город влюбленных. — Она запила остатки лепешки последним глотком кофе и встала.
— Я это поняла. — Девушка тоже поднялась и стала надевать трогательную залатанную парку. Одевшись, Дженнифер позволила себе неожиданный, свойственный мужчине жест: крепко пожала Сьюки руку. — Благодарю вас, — сказала она, — что поговорили со мной. Еще один человек проявил к нам интерес, юристы не в счет, конечно, — это милая женщина, священник Бренда Парсли.
— Она не священник, а жена священника, к тому же я не уверена, что она такая уж милая.
— Все говорят, муж ужасно с ней обошелся.
— Или она с ним.
— Я
Прежде чем Дженнифер обмоталась шарфом, Сьюки заметила у нее на шее тоненькую золотую цепочку, на таких обычно носят крестик. Но у основания тонкой белой девичьей шеи висел за петельку в виде головы крошечного человечка египетский крест в форме буквы «Т» — анк, символ жизни и смерти, древний мистический знак, вновь вошедший в моду.
Увидев, что взгляд Сьюки задержался на нем, Дженнифер в ответ посмотрела на ее ожерелье из медных полумесяцев и сказала задумчиво:
— У моей матери на руке тоже было медное украшение. Простой медный браслет, который я никогда прежде не видела. Будто…
— Что «будто», милая?
— Будто она пыталась уберечься.
— А разве все мы не пытаемся? — весело сказала Сьюки. — Так я позвоню насчет тенниса.
Пространство внутри огромного купола над кортом было каким-то странным с точки зрения акустики и самой его атмосферы: выкрики и удары отбиваемых мячей казались здесь приглушенными, даже если были слышны снаружи, а Сьюки испытывала ощущение легкого покалывания на лбу и руках, покрытых веснушками. Янтарные волоски на руках стояли, как наэлектризованные. Под выгнутым небесным сводом серовато-коричневого брезента все казалось каким-то замедленным; игроки двигались сквозь сжатую ауру, хотя на самом деле мягкий купол оставался надутым, так как воздух в него беспрестанно подавался компрессором через коробчатое пластиковое жерло, герметически закрытое втулкой в одном углу в низу купола, зимой здесь было теплее, чем снаружи. Стоял самый короткий день в году. Земля, скованная морозом, лежала словно чугунная, под небом с пятнистыми тучами, которые брызгали снегом, как печная труба пеплом, выбрасываемым вместе с дымом. У кирпичных стен и обнаженных корней деревьев появлялись тонкие снежные полоски и таяли под бледными лучами полуденного солнца, снег не лежал, хотя каждый магазин и банк извещали о приходе Рождества звоном колокольчиков и белым ватным оформлением. Портовая улица, где ранние сумерки застали врасплох закутанных людей, пришедших за покупками, выглядела теперь пустынной, ее праздничные огни предвосхищали сон, это была отчаянная попытка в соответствии с каким-то обещанием жить хорошо в наступившей темноте с ее резким холодом. Молодые матери решили превратить праздник в день отдыха и играли в теннис в колготках, теплых гетрах и лыжных свитерах, надев по две пары носков в теннисные туфли.
Сьюки испытывала чувство вины, опасаясь, что испортила другим праздник, приведя с собой Дженнифер Гэбриел. Не то чтобы Ван Хорн возражал, когда она позвонила; ему нравилось привечать
