систематизированных знаний.
Так получалось тогда не только со мной, но и со многими командирами. Не многим посчастливилось в свое время пройти курсы при Военно-политической академии имени Толмачева». (С. 234-235.)
Понятно, что такие командиры очень часто находились в руках тайных оппозиционеров, и они имели все основания полагать, что в силу личного авторитета и политической неискушенности им удастся своих подчиненных увлечь за собой! Этому способствовали также система дружеских связей, прошлая совместная служба и участие в Гражданской войне, совместная учеба у одних преподавателей. Так, Жуков служил под командой начальников дивизии Д. Шмидта, серба Д. Сердича (командир полка Первой конной армии), К. Рокоссовского. Учился на Высших кавалерийских курсах, где одним из ведущих преподавателей являлся сам Примаков! А в 1929 г., когда стажировался на курсах усовершенствования высшего начальствующего состава, входил в группу Блюхера и Сангурского! (С. 154.) Легко себе представить, каково было влияние на него и всех прочих этих лиц, старых большевиков, знаменитых героев Гражданской войны, крупных и опытных военачальников!
Итак, Блюхер, Белов и Дыбенко — знаменитые герои армии и страны — попытались склонить остальных судей на свою сторону. И это удалось им без труда! Каждый из судей не верил Ежову и его следователям, боялся опозорить себя, поставив подпись под несправедливым или сомнительным приговором! Боялся также, что осуждение столь важных по положению лиц поломает в армии дисциплину, развяжет руки шкурникам и доносчикам, резко снизит боеспособность, так как придется заниматься совсем не тем, чем положено заниматься. Ворошилов был в полуоппозиции. Заколебались даже Буденный и Шапошников. Но их удалось отколоть от остальных, так как хитроумный Ежов предвидел подобную ситуацию. На каждого из них он заранее заготовил штук по 20 показаний со стороны уже арестованных, обличавших их самих в тайной оппозиции. И вручил эти бумаги Ульриху, чтобы тот ими распорядился, как сочтет нужным. Председатель суда все сделал самым наилучшим образом. В результате Буденный и Шапошников отступили в страшном замешательстве. Это и спасло им жизнь.
Ульрих же и Ежов поспешили «с докладом». Сталин выслушал взволнованный рассказ, их соображения и быстро взвесил тревожные симптомы: распространение листовок, поддерживавших подсудимых, слухи, весьма тревожные, поведение судей, настроения в партии, армии и об— ществе, данные иностранной печати и, наконец, маленький, но опасный мятеж в Киеве и Харькове. В украинской столице выступили с ультиматумом правительству два пехотных полка, а в Харькове один кавалерийский полк. Они собрали митинги в казармах и после возмутительных речей приняли резолюции, требуя освободить Якира и Уборевича как невиновных, а их клеветников привлечь к суду.
Сталин приказал мятежников немедленно окружить надежными частями и разоружить, что быстро и было сделано. 18 заводчиков из младших офицеров (лейтенанты и капитаны) покончили самоубийством, старшин подвергли заключению, рядовых небольшими группами разослали в разные гарнизоны. Этот случай можно было рассматривать как предзнаменование.
Поэтому Сталин дал Ежову и Ульриху однозначный ответ: поскольку преступления подсудимых ясны вполне, доказаны документами, свидетельскими показаниями, их собственными признаниями, процесс свернуть. Чтобы не волновать понапрасну армию, народ и партию. В оставшуюся часть дня обговорить лишь вопрос о степени подрыва боеспособности армии. Затем всем вынести смертный приговор и тут же привести его в исполнение. Посылать в газеты и правительство требования народа смертной казни для подсудимых (что и начали делать на митингах, начиная с 12 июня).
Присутствовавшие при беседе члены Политбюро (Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян) и 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов партии Хрущев одобрили такое решение.
После возвращения назад Ульрих быстро «закруглился». И к великому своему удивлению, подсудимые узнали, что процесс уже завершен, что скоро им объявят приговор. А они-то думали, что процесс продлится не один день ввиду серьезности вопросов, что у них будет еще возможность поспорить с судьями, защищая себя, доказывая свою невиновность, отрекаясь от показаний на предварительном следствии.
Во вторую половину дня обсуждали самые важные текущие военные вопросы, то, что генсека интересовало больше всего, ибо боеспособность армии зависела именно от этого.
Крайне подозрительным выглядит принятое ныне обвинение, что подсудимым ставили в вину «официальный показ советской техники» официальным представителям немецкого рейхсвера или разговоры по организации войск. Во-первых, эти разговоры велись в тот период, когда функционировала еще буржуазно-демократическая Веймарская республика, имевшая с СССР взаимовыгодные отношения. (См.: А. Норден. Между Берлином и Москвой. К истории германо-советских отношений (1917-1921), М., 1956; В.Б. Ушаков. Внешняя политика Германии в период Веймарской республики. М., 1958; В.П. Захаров. Военные аспекты взаимоотношений СССР и Германии. 1921 — июнь 1941. М., 1992.) Во-вторых, все важные дела в наркомате вершились с санкции наркома Ворошилова. А в-третьих, немцы многое знали из официальной литературы, которой обменивались до прихода Гитлера к власти (1933), и благодаря самому заурядному шпионажу, который с армией неразделим. Из сообщений печати известно, что тайно следят друг за другом даже страны НАТО, связанные военным союзом.
Гораздо хуже выглядело обвинение во вредительстве в сфере оперативных планов. Уборевич, в частности, признал, что «им разрабатывался вредительский план овладения Барановичским укрепленным районом конницей, поддержанной лишь слабовооруженными механизированными бригадами, без всякого участия пехоты» (1937. Показания маршала Тухачевского. «Военно-исторический журнал». 1991, № 8, с. 53), что сулило поражение.
По поводу обвинений в замедлении темпов строительства военных объектов, реконструкции железнодорожных узлов, различных «упущений» в боевой подготовке части своих войск, обвиняемые ответственности с себя не снимали. Вместе с тем они утверждали, что тут нет никакой злокозненности и тайных оппозиционных мероприятий, это обычные недостатки, которые есть в любом округе, связанные с недостатком денег, материалов, людей, что их предполагалось исправить, и для этого необходимо было лишь «немного поднажать» и «получить дополнительные финансовые средства».
Крайне резкие нападки в суде встретила пропагандируемая Тухачевским, при активном содействии Якира и Уборевича, концепция ускоренного развития танковых соединений, в первую очередь — в пограничных округах. Требуя значительно сократить кавалерийские корпуса и расходы на них, Тухачевский утверждал, что к 1935 г. в РККА должно было быть уже несколько танковых армий. (Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей и соратников. М., 1965, с. 132).
Этот пункт составлял предмет давнего спора, нашедшего отражение и в открытой печати. Кавалерию, как род войск, еще не сошедший со сцены, активно защищали нарком Ворошилов и инспектор кавалерии в течение 13 лет, маршал и член РВС СССР Буденный, бывший в 1937 г. начальником Московского военного округа. Человек феноменальный по смелости, дерзости, решительности и хитрости, этот сын крестьянина- бедняка из-под Ростова, прошедший русско-японскую и мировую войну, получивший полный бант георгиевских крестов, очень прославился в Гражданскую войну в качестве главы знаменитой Первой конной армии (члены РВС — Щаденко и Ворошилов), имел в качестве почетной награды Золотое оружие с надписью «Народному герою». В 1932 г. Буденный кончил Военную академию имени Фрунзе (чего не сделал Тухачевский!), занимался организацией и руководством военными конными заводами, проводил работу по
