префектом парижской полиции. В понедельник утром он бежал, не имея особого желания дожидаться прибытия Наполеона, ибо тот еще в Канне внес его в список лиц, подлежащих ссылке. Как? Все ворота заперты? Бурьену пришлось искать ночью пристанища в предместье. Да еще хорошенько не зная, кто хозяйничает в Лилле: король, возможно уже добравшийся сюда, или военные бонапартистского толка, от коих он мог ждать любых неприятностей. А может быть, город в руках герцога Орлеанского, вполне способного повести свою собственную игру... О боже! Так спешить, гнать на перекладных через города, где звучали ликующие песни и развевались трехцветные флаги, бояться, как бы тебя не узнали, и наконец приткнуться в какой-то дрянной нетопленой каморке и зря потерять целую ночь!
А в городе Абвилс дела пошли совсем не так, как возвещало письмо господина де Блакас. Король в конце концов послушался советов своего маршала, герцога Тарентского. Уж не склонило ли его к этому появление гонца, прискакавшего во весь опор? Уж не подтвердились ли слухи о приближении императорской кавалерии?
Но возможно также, что на решение Людовика XVIII повлияли крики: 'Да здравствует император!' - коими оглашали город военные. В Абвиле стояли кирасиры, отличавшиеся самым предосудительным образом мыслей. Но как бы то ни было, до последней минуты ничего не было известно, и супрефект, господин де Вервиль, восторгался спокойствием его величестваведь приближенные так упрашивали его ускорить отъезд (особенно усердствовал Бертье, который везде и всюду появлялся теперь со шкатулкой госпожи Висконти под мышкой и не мог усидеть спокойно с той самой минуты, как Макдональд в нескольких словах наспех рассказал ему, что произошло в Сен-Дени, в гостинице, находящейся на улице Компуаз). Но его величество согласился лишь на час раньше отобедать в здании супрсфектуры, его резиденции со вчерашнего дня. Насколько позволяли возможности Абвиля, обед происходил с соблюдением церемониала, принятого в Тюильри, и притом какой обед! Поистине королевский: семь перемен, семь великолепных блюд. А какая веселая застольная беседа! Король неустанно рассказывал игривые истории-совсем как в Версале! Только для успокоения Бертье он приказал отправить Макдональда вперед в качестве разведчикавпрочем, выбора не было: не осталось ни охраны, ни гонцов.
Послать кого-либо из десяти всадников, которыми они сейчас располагали, значило ослабить эскорт королевского поезда...
Пусть едет Макдональд. Должен же маршал Франции хоть на что-нибудь годиться. И пусть его сопровождает генерал Гюловот вам и авангард. 'Мы вас скоро догоним'. Но Бертье тревожился: ему хотелось после обеда получше расспросить Макдональда. Скоро догоним?.. Легко сказать!..
- Ну конечно, догоним. Все успеегся. Дайте-ка мне лучше вот это винцо... Что это? Шамбертен или что- нибудь другое?
- О, ваше величество, какой вы знаток!
- Ну да, шамбертен, конечно шамбертен... Погодите, какого года? Я думаю, тысяча восемьсот одиннадцатого, а? Нет, нет, вероятно, моложе... восемьсот тринадцатого-готов держать пари!
Супрефект не мог прийти в себя от изумления.
Макдональд переменил лошадей в Эдене-вернее, не совсем так ведь господин де Вервиль счел своим долгом сказать, деликатно кашлянув, что в городе царит отвратительное умонастроение. а посему авангард королевского эскорта, минуя город, направился прямо в предместье Маркой, расположенное на холме, - в трактир господина Коронне, которого уже сама фамилия обязывала питать верноподданнические чувства, и этот трактирщик, будучи предупрежден Макдональдом, послал в Сен-Лэ на почтовую станцию за лошадьми для шести экипажей. Но Бертье все еще не удалось поговорить с Макдональдом - как только в королевском поезде сменили лошадей, тотчас отправились дальше. Так и добрались до Сен-Поля.
Луна уже светила вовсю, когда шестерка лошадей примчала в Сен-Поль короля п тяжеловесной берлине с двумя скороходами в придворной ливрее; скороходам не слишком-то было тепло часами сидеть на запятках, скрестив на груди руки: путешествие мало напоминало прогулки в карете вокруг столицы, которые отец Элизе рекомендовал его величеству в качестве целительного средства от ревматизма! Вслед за берлиной, сопровождаемой эскортом всего лишь из десяти человек, двигалось еще пять экипажей, и в заднем среди слуг пристроился зайцем отец Элизе.
Перепрягали лошадей опять за городом, у Бетюнской заставы, где в ожидании королевскою поезда остановился Макдональд, что, конечно, сразу привлекло внимание городских властей.
Королю предложили отдохнуть в ближайшем доме. Район был бедный, населенный ремесленным людом: тут пряли лен и вязали чулки на ручных станках, имелась тут также печь для обжига извести, гончарная мастерская. С большим трудом извлекли его величество из берлипы, почти что на руках дотащили до дверей убогого домишка одинокой вдовицы, и он очутился в низкой комнате, загроможденной всякой хозяйственной утварью, с холодным полом, выложенным плитками. Полуодетая, заспанная старуха хозяйка преисполнилась ужаса и восторга: в ее доме король! Великое происшествие вторглось в ее жизнь так нежданно, она совсем к нему не подготовилась, и вот все пройдет бесплодно для нее. Она растерянно озиралась, не зная, что бы ей сделать достойного огромности события. Господа в расшитых мундирах осторожно усадили короля в единственное кресло вдовы, стоявшее у очага, где в этот ночной час уже не горел торф; вдова все оглядывала свою настывшую, пропахшую дымом комнату, искала какую-нибудь красивую вещь. И она увидела то, что было для нее предметом гордости и олицетворением уюта, - выцветшую и потертую тяжелую оконную занавеску с бахромой, защищавшую от холодного ветра. Услышав, что король заохал:
'Ох, ноги мои, ноги!' - старуха резко дернула занавеску и, отодрав ее от карниза, разостлала на полу, как ковер, под августейшими ногами. Еще в Абвиле обнаружилось, что дорогой на какой-то остановке украли туго набитый саквояж его величества, в который при отъезде наспех затолкали различные принадлежности его туалета: пропали рубашки-это бы еще с полбеды, но главное-исчезли домашние туфли, а ни у одного из городских сапожников не нашлось мягких шлепанцев, которые могли бы вместить огромные и бесформенные ступни короля.
Несмотря на поздний час и уединенное место, людская назойливость могла все-таки обеспокоить монарха, а посему у дверей следовало поставить караул. Караул? Прекрасно, а где взять солдат? Эскорта и так уж не хватало для охраны королевского поезда и спереди, и с тыла, и со стороны города: пришлось поставить часовыми у домишка престарелой вдовы тех. кто был под рукой: роль эта выпала маршалу Бертье, который грыз ногти от нетерпения и частенько бросал тревожные взгляды на драгоценную шкатулку-ему пришлось на время расстаться с нею и, к великому своему беспокойству, поставить ее на старухин комод; вторым часовым был сам Блакас; два этих сановника, стоявшие с саблями наголо, представляли собою довольно забавное зрелище.
Бертье был в отчаянии: стоя в карауле, он опять пропустил Макдональда. Какая физиономия была у местного мэра, господина Годо д'Антрега, когда он прибежал приветствовать короля, проездом оказавшегося в его городе, и вдруг увидел перед собою две скрещенные сабли, закрывшие ему вход в лачугу, и узнал в опереточных разномастных стражах двух высоких особ: черномазый толстяк оказался князем Ваграмским, а красноносый верзила, с волосами вроде пакли, был как-никак министром королевского двора! Блакаса лишили сна заботы о судьбе его коллекции медалей-она была, конечно, вывезена заранее, и, разумеется, в Англию, но никаких вестей ни о коллекции, ни о своей молоденькой жене он не имел. О, за жену бояться нечего! Англию она знает, отлично говорит по-английски... У Бертье тоже сон бежал от глаз: уж очень его встревожил короткий разговор с Макдональдом в Абвиле, рассказ о встрече с госпожой Висконти в Сен-Дени и 'легком недомогании', заставившем ее возвратиться в столицу. Не надо было уезжать... ни в коем случае не надо было уезжать... Увидит ли он когда-нибудь Гро-Буа и особняк на бульваре Капуцинок? Если бы хоть можно было увезти с собой портрет Джузеппы, написанный Жераром! Джузеппа!.. А вдруг у нее серьезная болезнь!..
Еще не было пяти часов утра, когда резвые кони, которых запрягли в Сен-Поле, доставили королевский поезд на главную площадь Бетюна, где остановились для новой перепряжки. Погода была лучше, чем в Пуа, дождь пока не шел; почтовая станция находилась в старинном доме, напротив башни с часамимонумента, украшавшего середину площади; вокруг нее теснились, однако, вопреки предписаниям властей торговые ряды с различными лавками, построенными главным образом в XVIII веке; в страстную неделю почти все пространство между этими торговыми заведениями и домами, окаймлявшими площадь, было загромождено дощатыми бараками и балаганами, потому что в Бетюне открылась ярмарка-не та, что бывала в октябре и заполоняла весь город, а обычная ярмарка, которая длилась всего два-три дня и не выходила за пределы
