— Николаев! — довольно хмыкнула Елизавета, радуясь собственному остроумию.
— Это не ответ. У вас тут все Николаевы.
— Ну, извиняйте…
— Я хочу сказать: там висит тот самый Николаев?
— Какой тот самый?! — ухмыльнулась Елизавета.
— Тот самый, к которому я приехала.
— Ну…
Елизавета Пафнутьевна в великой задумчивости почесала репу, то бишь голову. Помолчала и, видно, решила сдаться.
— А к какому ты Николаеву приехала?
«Вопрос логичный…» — вздохнула еле слышно про себя Светлова. На самом деле ответа она на него дать не могла.
— Ну, скажем, — произнесла она вслух, — это тот единственный Николаев из всех Николаевых в вашей деревне, которого я не видела и с которым не разговаривала?
— Ладно! — вздохнула Елизавета Пафнутьевна. — Все равно ты уезжаешь и вряд ли вернешься.
«Это да! В этом предположении что-то есть!» — внутренне согласилась Аня, припоминая колья и вилы гостеприимных жителей Николаевки.
— Понимаешь, Анюта… Оська-то Николаев у нас вроде атеиста в Ковде был. Вся деревня верит в идолов, а Оська говорит: я этот.., как его.., материалист!
Вообще, когда Пафнутьевна решила быть искренней, она заговорила вполне грамотно и бегло, из чего стало понятно, что все ее «отседова» и «дак» не больше чем способ маскировки. Прием хитрой бабы, который она использовала, чтобы прикидываться темной неграмотной деревенщиной.
— Ему факты и аргументы приводят, а он ни в какую. Не верит — и все тут!
— Какие факты-то?
— Да вот, чем не факт. Вот у Николаевых из крайнего дома собака выла. Все ждали: кто помрет? А теща ихняя поросенка в рощу снесла. И все! Нет проблем! И не умер никто, и собака выть перестала…
— Сильная аргументация! — кивнула Светлова.
— Вот и мы о том же. А он все — нету и нет! Силы природы, говорит, стихия, случайности.
— А что, разве нет? — робко встала на защиту атеиста Николаева Аня.
— Вот тебе и случайности. Приезжает к нему этим летом баба из города. Жара, солнце палит. А она в капюшоне! На голову натянула — и не видно, кто.
Побыла недолго. В тот же день и уехала. А Оську как перекосило после этого.
— Как его конкретно перекосило-то? — попробовала уточнить Аня.
— Ну, сначала, вышел когда после ее отъезда, на улице я его тогда встретила. Взволнованный весь был, побледневший. А дня через два заболел! Да как! Сгорел за сутки. И врача из города, хоть он потребовал, позвать не успели.
— А вы позвали? — с сомнением в голосе поинтересовалась Аня…
— Дак не успели.
— Как не успели?!
— Дак…
— Лиза! — укоряюще заметила Светлова. — Может, хватит этих твоих «дак», говори нормально! Ну что ты заладила? Брось ты эти свои штучки! Не стесняйся: мы ведь с тобой после этих перебежек по огородам почти родными стали.
— Вот я и говорю! За сутки человек сгорел! Ты, Анюта, видела бы, что с ним было, не корила бы меня! Жар, потеет, а из пор вместо пота.., кровь! Я такой страсти и не видывала никогда раньше! Какой уж тут врач! У нас тут врачи неделю спустя, как человек помрет, приезжают.
Светлова передернула плечами.
— Ну, ясно дело! Мы все тогда и поняли сразу!
Ведьма приезжала! А ты когда после всего этого к нам пожаловала, мы, ясно дело, решили, что и ты… понятное дело.., из того же теста.
— И ты тоже так решила?
— Я — нет. Я-то вижу: ты живая.., не оборотень.
— Спасибо, — безо всякой иронии поблагодарила Светлова.
— А народ наш не разубедишь, ты уж извини.
— А на дереве все-таки почему он висит? Почему не похоронили по-человечески?
— Ну, ты не слушаешь, а я еще не все рассказала, не закончила. И не говорила бы ты тогда так обидно: «не по-человечески»!
— Ну скажи, скажи…
