крышку стола, склонился вперед, опустил подбородок на закрытые кружевами костяшки пальцев. Джем беспомощно смотрел в его темные глаза.
- Не суди меня слишком строго, Нова, - попросил Раджал. - Позволь, я расскажу тебе кое-что. Как только мы приехали в Агондон, я пошел в ваганский квартал. О нет, конечно, тогда я не был так одет, как сейчас. Я на всякий случай приберег свои обноски. В общем, пошел под гору от гостиницы 'Ройял' к узким грязным улочкам возле Старого моста. А ты где живешь, Нова? В Новом Городе? Небось, в ваганский квартал ни разу носа не совал. Помнишь лагерь в Ирионе, у старого амбара? Тот лагерь хотя бы на холме стоял, и места там было побольше. А вот теперь представь: народу раз в пятьдесят, если не в сто, больше, и все ютятся в тесных каморках, и каморки эти громоздятся одна над другой, так что на мостовую внизу никогда не светит солнце.
Наконец принесли давно заказанные сигары из джарвела. Друзья закурили и глубоко затянулись.
- Когда я пришел в город, я проходил через трущобы.
- Трущобы! Ты уж меня прости, Нова, но даже с трущобами ваганский квартал сравниться не может. Трущобы - это для эджландцев, у которых нет ни денег, ни надежд на лучшее будущее, верно? Они там живут не потому, что они родились эджландцами.
Джем указал на богатый наряд друга.
- Но не все ваганы живут в ваганском квартале. Радж скривился.
- Вот именно. Ты ведь там даже не бывал, правда? Там просто лабиринт. Такая, знаешь, огромная ярмарка. Не счесть занавесок со звездами, лотков с побрякушками, куртизанок, сидящих у окон и зазывающих прохожих. Повсюду слышны песни, грохот повозок, злобные крики, звон гиттерн, свист, стоны колесных лир...
Подумай, представь. Ни простора, ни солнца, ни тишины. И нет этому конца. Уж лучше бродяжить и терпеть налеты. Я слыхал, теперь даже в Варби запретили выступать простым труппам. Зачем эджландцам надо сбивать нас в кучу? Ну что ж, я знаю ответ на этот вопрос. В одну прекрасную ночь в ваганском квартале вспыхнет пожар. Или бомба взорвется. И очень скоро, я так думаю. Очень скоро.
Джем в горечью проговорил:
- Но ты - не один из тех, кто там живет, Радж.
- Это мой народ.
- Больше нет.
- Не говори так. - Раджал утратил былую самоуверенность. На его темные глаза набежали слезы. - Нова, - вырвалось у него, - я их искал, поверь! Ночь за ночью бродил по грязным каморкам. Пробирался на каждую казнь. Как думаешь, почему я в тот день был у Эрдонского дерева? Великая Мать - это ваганская легенда. Думаешь, если бы она пришла в Агондон, об этом не узнали бы все сразу? Но их здесь нет. Они сюда не приезжали. Вот и все, что я знаю, Нова, клянусь тебе.
Он еще сильнее склонился к столу и закрыл лицо руками.
Джем был готов обнять и утешить друга, но не мог найти нужных слов. Последние слова Раджа вызвали у него сильнейшую тревогу. Теплая кофейня вдруг показалась ему холодной и мрачной, будто исчезли стены и все кругом замело снегом.
И в это мгновение кофейню сотряс пьяный выкрик:
- Ваганское отродье!
Джем резко обернулся. Жак Бергроув ожил, но ничего, кроме хамства, произнести не сумел.
- Кто пустил сюда этого грязного подонка?
Молодой синемундирник стал пытаться утихомирить своего спутника, но это было безнадежное занятие. Пьяный поднялся и с возмущением тыкал пальцем в сторону смуглокожего Раджала:
- Я с-спрашиваю, кто пус-стил сюда этого грязного подонка? Раджал окаменел. Все посетители кофейни обернулись к нему.
Вебстер снова выбежал из-за стойки, но его опередил Джем.
- Убирайтесь, Бергроув, - негромко проговорил он.
Бергроув обернулся к нему.
- Нова Эмпстер! Ну-ну, жизнь полна неожиданностей, верно? Так он, стало быть, ваш, этот грязный размалеванный индюк?
- Я сказал: убирайтесь, - повторил Джем.
Пьяный скривился. Он и не подумал убраться. Приняв притворно задумчивый вид, он проговорил:
- Вот интересно, что бы Эмпстер сказал? Но знаешь, кого мне больше всех жалко? А больше всех мне жалко Чоки... Нет, ты послушай, это что же получается? Старик Чоки ночей не спит, все придумывает, как бы лучше тебя ублажить, и все напрасно, так? Оказывается, есть среди нас такие, кому подавай побольше грязи и извращений...
Он наверняка мог бы наговорить еще много, но Джем бросился к нему и отвесил ему пощечину, другую...
Бергроув покачнулся и повалился на пол.
Джем обернулся к молодому синемундирнику. Тот не знал, куда деваться от стыда.
- Отведите его домой, хорошо? Пусть проспится.
- Не трогай меня! - отмахнулся Бергроув от своего спутника. Он с трудом поднялся, сделал один неверный шаг, другой и принялся тыкать пальцем в Джема. Джем отступил, но пьяный приблизился к нему и, дыша перегаром, прошептал:
- Вы, сударь, меня... оскорбили.
Джем отвернулся, но Бергроув схватил его за плечо, развернул к себе и проревел:
- Я сказал: вы, сударь, меня оскорбили! И я требую сатисфакции!
Кофейня Вебстера огласилась охами и ахами. Джем побледнел и снова отвернулся от Бергроува, но тут позвучал знакомый голос:
- Он прав, Нова. Задета его честь. Это кодекс чести. Ведь хотя бы этому я успел тебя научить, верно?
- Пелл!
К Джему, отряхивая снег с шубы, шагнул Пеллем Пеллигрю.
- Только я собрался сказать, Нова, как рад, что нашел тебя до того, как ты успел вляпаться в какие- нибудь неприятности. А теперь готов сказать другое: удивительно, как ты не успел вляпаться в еще большие неприятности.
Часть третья
ЛИК В ЗЕРКАЛЕ
ГЛАВА 36
ТРИ ПИСЬМА
Милая Констанция, с нелегким сердцем отвечаю на твое последнее письмо. После стольких лет мне нет нужды признаваться в любви к тебе, ведь мы уже давно преодолели то время, когда любовь и дружба требуют подтверждений. А наша любовь - это прочнейшая нить, порвать которую не в силах никто, и эта нить вьется от твоего роскошного дома на берегу Риэля до этого обшарпанного особняка внутри стен Рэкса. О нет, этой связующей нити ничто не грозит.
Нет крепче в мире нити той,
Чем та, что мы сплели с тобой.
И все же не обижайся на меня, дорогая, если я упрекну тебя в жестокости.
Как же так? Как долго я томлюсь, словно узница, в глухой колонии, и столько времени я не видела письма от моей Констанции, а ведь твои письма всегда такая радость для меня! О, когда я читаю твои письма, я как бы всюду бываю вместе с тобой - и в Главном храме, и в королевском тронном зале, и на балу в честь открытия сезона, и на твоем знаменитом празднике... Поверь, дорогая, было время, когда только в твоих письмах и находила отдохновение. Увы, тяжела жизнь супруги губернатора... Увы. Похоже, и это счастье отнято у твоей бедняжки
Мейзи. Ведь если моя Констанция впала в меланхолию, если сердце ее покинула радость, то как же она может пробудить радость в чужом сердце?
И все же даже в твоем последнем письме порой я находила не только боль. Словно волна прилива, обнимали меня воспоминания, и на глаза наворачивались слезы радости. И тогда, дорогая моя подруга, я вновь видела нас такими, какими мы были в пору девичества, когда мы переправлялись через Риэль - ведь это было в те годы, когда еще не было моста Регента, - а потом резвились среди маргариток и нарциссов в тех местах, где теперь стоят виллы квартала Оллон-Квинталь. О да, дорогая моя, бывали мгновения (они вспоминаются так ярко, что кажутся явью), когда мне казалось, что мы с тобой вновь девочки, что вся
