будет продана, и решительным шагом удалился.
Тем временем Боб пробрался к другу сквозь толпу придворных.
- Полти, пожалуй, тебе стоит кое о чем узнать...
Но в это мгновение послышался звон колоколов, и все вокруг сразу изменилось. Сначала донесся звук, похожий на раскат грома, а в следующий миг все унанги - и на галерее, и на рыночной площади - простерлись ниц.
Все стихло. Звучали только приглушенные молитвы.
- Ах, Хасем, что тебя задержало? Ты не молился ли, часом?
- Ты шутишь, Оман? Девушка на месте?
- Конечно! Перед зеркалом.
- Она неподвижна?
- Да. А теперь скорее, Хасем, займи свое место.
Визирь занял подобающее место рядом с троном. Солнце жарко палило даже через опущенный занавес. Внутри ложи калифа царил тусклый алый сумрак. Снизу доносились заунывные голоса молящихся.
- Ненавижу это бормотание.
- Поправь маску.
- Что ты сказал?
- У тебя маска съехала.
До окончания Поклонения остались считанные мгновения. Полотнища занавеса медленно разъехались в стороны. Когда правоверные почитатели Терона поднялись с земли, они все как один устремили взоры на своего разодетого в пух и прах владыку, лицо которого пряталось за золотой маской в форме расправленных крыльев птицы. Немилосердно потея под тяжелой маской и щурясь от яркого солнца, толстяк-коротышка приветственно воздел руки.
С галереи послышались учтивые аплодисменты.
Рыночная площадь огласилась дружным ревом толпы.
- Вечно гадаю: то ли они восхваляют меня, то ли проклинают, пожаловался визирю калиф.
- Конечно же, они проклинают тебя, Оман. Они воют, а не радуются.
- Неужели они так нас ненавидят?
- А разве ты не знаешь, как они тебя называют? Они называют тебя слюнтяем. И ленивцем. И беспомощной куклой.
- Куклой?!
- Ведь мы в ежовых рукавицах у твоего братца, не так ли? И честно говоря, Оман, я не вижу, как может быть иначе. Ты бы желал править этим халифатом без помощи империи? Жемчужина Побережья, право слово! Сколько завистливых глаз обратили бы к нам взоры, если бы у кого-то возникло хоть малейшее подозрение в нашей слабости! То были бы взоры венайцев. И взоры эджландцев, если бы мы дерзнули повздорить с ними. И давай не будем забывать об уабинах.
Калиф вздохнул.
- Сними покров.
Торжественным, величавым шагом визирь прошествовал к помосту, на котором стояло нечто вроде двери или ширмы в раме из чеканного серебра. С площади и даже с галереи на эту раму невозможно было смотреть не щурясь так ярко она сверкала.
На самом же деле в раму было заключено зеркало, накрытое полотнищем ткани. Визирь сорвал с зеркала покров, и принцесса сделала шаг вперед.
На этот раз с площади не послышалось ни единого звука. Появление принцессы толпа встретила безмолвием, которое нарушали лишь тишайшие вздохи. Вероятно, в этой стране, где высокопоставленные женщины вообще редко появлялись на людях, да и то только в тяжелых одеждах и чадрах, зрелище девушки в легком, почти прозрачном платье могло шокировать народ, но в этом было большее, нечто намного большее. Стоны и вздохи при взгляде на другую женщину могли бы быть наполнены страстью, желанием, но в отношении людей к этой девушке не было ничего низменного, земного. Не сбылись ли молитвы, которые отзвучали всего несколько мгновений назад? Как зачарованные, подданные калифа не в силах были оторвать глаз от прекрасного видения.
Потом стал слышен шепот.
- Не богиня ли она?
- Богиня на земле!
- Правда ли, что скоро она должна выйти замуж?
- За сына султана...
- Род Пророка...
- Она станет султаншей...
- Продолжит Род Пророка...
- Вот благодать-то для нас настанет!
Повсюду люди шептали примерно одинаковые слова. А в ложе калифа звучали совсем другие речи. Калиф с тоской смотрел на свою ослепительно прекрасную дочь. Наконец он устремил еще более тоскливый взгляд на простолюдинов под балконом.
Он вздохнул.
- Можно ли уже приступить к казни?
- Еще несколько мгновений, Оман. Пусть наглядятся.
- Как у них еще глаза не лопнули!
Калиф рассеянно уставился на середину площади. Во время Поклонения опытные рабы произвели быстрые приготовления на Круге Казни. Приговоренный уже был привязан к колесу и накрыт черным покрывалом. За колесом стоял с ятаганом наготове придворный палач, которого в Куатани именовали не иначе как Орудием Возмездия. Палач был в ярко-красном, искусно скроенном одеянии.
- Хасем, ты принес подзорную трубу?
- Конечно! Ведь сегодня нас ожидает сюрприз, я ведь говорил тебе?
- Терпеть не могу сюрпризы! Что за сюрприз.
- Жертва. Ее... орган.
- Орган? О чем ты, Хасем?
- Об убийце. Он двуполый. Девочка-мальчик.
- Девочка-мальчик!
Калиф произнес это громче, чем рассчитывал - его слова долетели до призрачных ушей дочери. До сих пор принцесса Бела Дона стояла неподвижно, как статуя. Но тут она, забыв обо всем, бросилась к отцу.
- Девочка-мальчик?! - вскричала она.
Но на самом деле это было не так.
Раджал изнывал под черным покрывалом. Ему было страшно, но к страху примешивалась радость. Ему казалось, что уже все потеряно, что очень скоро он умрет. Когда его волокли из темницы, он вырывался и кричал, но когда его привязали к колесу, он сдался и облегченно вздохнул, словно из его плоти извлекли причиняющий боль шип. Словно тяжелый камень, он погрузился в пучину тоски, затем - в омут воспоминаний, а потом - во мрак, где уже не было никаких желаний. Повсюду вокруг себя он ощущал глубокое лиловое тепло своей веры.
Если бы только он смог хотя бы еще разок увидеть Джема... и Милу!
- Мерцалочка, ты... ты так мерцаешь!
- Детка, они увидят!
- Отступи в тень!
- Детка, уходи!
Визирь дает знак - рубит рукой по воздуху. По всей галерее этот жест повторяют стражники. Заунывно поют завитые спиралями рога, и толпа на рыночной площади разворачивается к Кругу Казни.
Палач оживает. Он отвешивает земной поклон в знак почтения к принцессе и ее отцу, после чего, выпрямившись, с удивительным изяществом поднимает свой сверкающий ятаган, поводит им над головой. Он исполняет медленный, плавный танец смерти.
Толпа аплодирует палачу. Приветствует его криками.
