Ситуация с космонавтом, между тем, обострилась. Он боролся с невесомостью самоотверженно. Использовал в качестве опоры кабели, шланги, пытался двигать телом, но никак не мог сориентироваться в обстановке и возвратиться в исходное положение. И я уже представлял, как через несколько секунд с высоты потолка салона он плашмя будет падать на пол.
Инструкторы не вмешивались. До последней секунды они давали возможность космонавту самому справиться с возникшей аварийной ситуацией. И только в самый последний момент руководитель бригады и один из инструкторов синхронно взлетели к космонавту, затем оттолкнувшись от потолка, увлекли за собой и неудачника. Расчет был настолько точный, что момент их касания пола совпал с исчезновением невесомости.
Правд, приземление было не совсем удачным. В сложившейся обстановке приземлить космонавта на ноги не удалось, и он по окончании режима невесомости остался лежать на боку, не совсем удобно подвернув под себя руку.
– Как самочувствие? – Сразу же запросил его руководитель.
– Нормально. Рука вот только беспокоит, но терпимо.
– До очередного режима совсем немного времени. Потерпи. А там мы сразу поставим тебя на ноги.
Помочь космонавту сразу было проблематично. Один скафандр весил более 200 килограмм.
И космонавт терпел. Особенно трудно ему пришлось в начале очередного режима, когда на подвернутую руку стал давить уже двойной вес. Но вот вновь наступила невесомость. Космонавта подняли на ноги, и вновь он, как и мы, отправился в полное неожиданностей путешествие. Дальше он все должен был сделать сам.
За третьим режимом последовал четвертый, затем пятый... И вот уже космонавты возвратились к исходному рубежу. Задание выполнено.
А мое состояние от режима к режиму улучшалось. Меня не стеснял никакой скафандр, у меня не было конкретного задания. Задача моя была минимальной – прочувствовать на себе влияние невесомости, понаблюдать за работой космонавтов и попытаться определить в ней какие-то существенные особенности. И я полностью использовал отведенное мне время. Летал по потолку, взбирался, вернее вспрыгивал как кузнечик, на бытовой отсек и шлюзовую камеру, откуда мне открывался полный вид всего салона. Я совершенно забыл о неприятных ощущениях, припоминая кое что из этой области лишь в краткие мгновения переходных периодов. А когда руководитель бригады, вроде бы мимоходом, сказал мне: «Молодец. Если так и дальше будет, можешь писать заявление в космонавты», я совсем загордился. И тут же был наказан за самонадеянность.
Подошедший врач поинтересовался моим самочувствием и сообщил, что один из космонавтов, отрабатывая эксперимент в невесомости в сидячем положении, чувствует себя довольно плохо.
Наверное, врач хотел этим сообщением похвалить меня, а получилось непредвиденное. Я вдруг представил себе этого космонавта, его измученное лицо, бумажный пакет и «брызги шампанского» из рвотных масс. И мне вдруг самому захотелось полностью освободиться от завтрака. Уж не знаю, как я сдержался, сколько сделал судорожных глотков, но какое-то время я ничего вокруг не видел и не замечал. Хорошо, что врач, передав мне сообщение, сразу же отошел. Почему то именно ему мне было стыдно показать свою слабость.
Усиленные глотательные движения помогли мне и на этот раз. Тошнота ослабевала, а вскоре и совсем прошла. А как только наступила невесомость, я и вовсе забыл обо всех неприятностях в очередной раз.
Хотя я и знал, когда закончится полет, но команда: «Приготовиться к посадке» прозвучала все же несколько неожиданно. Я еще не успел налетаться досыта, не выполнил всего, чего хотел. Но что поделаешь. Теперь нужно на земле подготовиться к тому, чтобы пройти второй цикл невесомости.
После посадки я даже не пошел в помещение, как все, а стал прогуливаться вокруг, надеясь, что свежий воздух и мороз быстрее помогут мне восстановить хорошую физическую форму, избавиться от вдруг появившейся головной боли и общего состояния сильной усталости. Хотелось даже без помех обдумать некоторые вопросы, возникшие в ходе полета.
Ко мне подошел руководитель бригады и похвалил, но не за полет, а за эту прогулку на свежем воздухе.
– И не расслабляйся, – наставлял он. – Хорошее самочувствие в первом цикле не гарантирует того же во втором.
Услышав такой «обнадеживающий» совет и вспомнив, что я уже был близок к позору, мне вдруг захотелось остаться на земле. Ведь главная цель достигнута – невесомость я уже испытал, за работой космонавтов понаблюдал. Второй полет не даст мне практически никакой новой информации.
Я бродил по мерзлому полю, беседовал сам с собой, и потихоньку приходил к выводу, что мои размышления вполне логичны, справедливы, и что вряд ли стоит думать о том, что и как обо мне скажут другие. Важно как я сам оцениваю свое поведение. Рационально ли поступаю?
В моих рассуждениях и расчетах все вроде было правильно. Задание свое я выполнил. Профессию менять не собираюсь. И все-таки, чем больше я убеждал себя в непогрешимости своего решения, тем неуютнее почему то становилось на душе. Второй полет нужен был не кому-нибудь, а мне. Для моего самоутверждения. Отказ от второго полета на невесомость диктовался бы малодушием. Я потерял бы многое, что с таким трудом удалось завоевать. Попросту говоря, не трус ли я в сущности?
Быть трусом как то легче. Тем более, что есть оправдание: в голове трещало еще больше, в желудке сосало так, будто я сутки не ел и не спал. И еще больше давала о себе знать жажда.
Что-то, однако, удерживало меня от принятия окончательного решения. С каким то раздражением я увидел, как другие члены бригады, гуляющие неподалеку, грызли сухарики, уплетали яблоки.
– А разве невесомость и полный желудок совместимы? – Не выдержав, спросил я одного из них.
– Возьми яблочко. Нам по норме положено, – инструктор улыбнулся. – Не помешает и жажда пропадет.
И я взял яблоко. Другой протянул мне сухарик, добавив.
– Пусть желудок занимается своим делом. Привычным. Тогда и нам мешать не будет.
Я поблагодарил и... пошел пить воду.
Перестала болеть голова, успокоился желудок и куда то в сторону ушли никчемные мысли. А тут и руководитель бригады сообщил мне.
Нашли тебе новую работенку. На первой горке пойдешь в кабину штурмана. Там невесомость ощущается по другому. Попробуй. Будет немного страшновато, но ты ведь уже опытный, освоился с нашей работой.
Он ничего больше не добавил. Ушел. А я совсем забыл о расслабляющих мыслях. Назад пути нет. Иначе явная трусость и позор.
И я с благодарностью подумал о нашем руководителе, который вновь оказался возле меня в самый нужный момент, сказал самые необходимые слова. Без нравоучений, без панибратски-снисходительного похлопывания по плечу.
Он ушел не оглядываясь, а я сразу же прекратил бесцельное шатание и направился к самолету. В рабочей обстановке и думалось по деловому. Прежде чем собралась вся бригада, и вновь заработали двигатели, я успел присмотреть в кабине штурмана местечко понадежнее, где можно было бы зацепиться ногами и руками. В кабине не полетаешь. Приборы, кабели, стекло вокруг. Штурман прижат к сидению ремнями, а мне для оседлости предлагалось использовать лишь ноги и руки.
После взлета штурман улыбнулся мне как старому знакомому, и жестом пригласил понаблюдать панораму мелькавшей внизу земли.
Что и говорить. Было красиво, но уже неинтересно мне. Я ждал новой встречи с невесомостью. И мысленно снова вспоминал все, что знал о ней. Мне, например, было известно, что для воспроизведения кратковременной невесомости самолет должен лететь по сложной траектории. Сначала это ровная площадка с точным выдерживанием высоты. Затем нос самолета опускается, и он пикирует вниз под определенным углом. Скорость увеличивается. Естественно в этот период перегрузка на человеческий организм возрастает до нескольких единиц.
Затем летчик начинает выравнивать самолет и по сложной траектории переходит из режима пикирования в режим крутого набора высоты. Самолет как бы взбирается на горку, облетая ее воображаемую вершину. Поэтому и весь режим назвали «горка».
