фотографии знаменитых Дмитриева и Карелина, запечатлевших для потомства нижегородскую старину. Судя по ним, эта безобразно крутая лестница не была такой заплеванной и, наверное, не воняла в ту пору кошками. Но до чего же тяжело карабкаться!
Остановившись отдышаться перед дверью в общий коридор мастерских, Тамара поглядела вниз, в пролет. Ничего себе высота! Идеальное место для самоубийства, только очень уж тут грязно.
Дверь была вся испещрена фамилиями художников. Тамара вспомнила, как не единожды приходила сюда делать репортажи. Не одна, как теперь, а с солидной свитой: оператор, осветитель, помощники и тому подобные. Захотелось повернуться и трусливо убежать, но в это время дверь распахнулась и на пороге вырос Роман.
Может, Тамара и навоображала себя чего-то, но ей показалось, будто при виде ее Роман страшно обрадовался.
– Я вроде бы не звонила еще, – робко, как бы оправдываясь, начала она, но Роман махнул рукой:
– Ничего, я уже десятый раз выхожу посмотреть, пришли вы или нет. Ужасно ждал, честное слово! Извините, я вперед пойду, ладно, – дорогу показывать, а то в наших катакомбах…
«Катакомбы на высоте десятого этажа?» – с насмешкой думала Тамара, следуя за ним и стараясь не глядеть на его спину слишком пристально. Он был в белой майке и солдатских галифе старого образца, изрядно застиранных, а может, выгоревших. На ногах высокие черные гетры и черные кроссовки. Полное впечатление, что обут в солдатские сапоги. Сейчас таких не носят, все больше в ботинках…
Вошли в мастерскую.
Она состояла из двух комнат, в первой царил скучный порядок в геометрическом стиле, зато вторая, куда вела низенькая дверка, завешанная мешковиной, являла собой полный хаос: в беспорядке сваленные картины, подрамники и мольберты.
– Садитесь, – сказал Роман, указывая на огромный продавленный диван, сбоку от которого висело большое темное зеркало.
«Если лечь головой вон туда, то можно смотреться в зеркало», – подумала Тамара и удивилась причуде хозяина.
– Выпьете чего-нибудь? – спросил Роман. – То есть у меня ничего такого особенного нет, только водка, но зато очень хорошая водка, знаете, «Нижегородская»? Со льдом – просто класс!
Не успела она сказать, что водки не пьет, что предпочитает сухое вино, лучше всего «Мозельское», как в руке у нее оказался граненый стакан, полный доверху. На поверхности трепыхалась льдинка, и Тамара с испугом прикоснулась губами к краю стакана.
Ничего страшного. Совсем ничего, даже очень вкусно! Тамара сделал глоток, потом, расхрабрившись, еще один.
Роман отпил полстакана и теперь смотрел на нее, склонив голову набок.
– Извините, а вы не кардиологом работаете? – спросил заговорщически.
– Почему вдруг?! – изумилась Тамара, чувствуя враз и облегчение, и разочарование, что он, оказывается, и понятия не имеет, что перед ним знаменитая Тамара Шестакова.
Некогда знаменитая! Sic transit gloria mundi[8]… Вот именно.
