В 1933 году он покинул погрузившуюся в варварство страну, повторяя в душе слова своего любимого поэта Августа Платена о том, что ненавидящему варварство человеку лучше покинуть отечество, где рабы славят зло, чем сносить гнет слепой ненависти толпы. В те дни, когда миллионы дикими воплями приветствовали своего крысолова из Браунау и кричали «Германия, проснись!», Томас Манн записал в своем дневнике: «В человеческих сферах никогда не происходило ничего подобного. Что станется с лихорадочно- веселой, опьяненной и по видимости счастливой немецкой нацией? Сколько горьких разочарований придется ей проглотить? Какие физические и психологические беды готовит ей судьба? Пробуждение будет в десять раз более ужасным, чем в 1918 году». В 1938 году он писал: «Нация, которую учат снимать револьвер с предохранителя при слове «культура», такая нация обречена на гибель».
В 1927 году Манн писал: «Ужасно видеть, как сегодня ненавидят в Германии» Страна полна фашистов, называющих себя революционерами. «Какое отношение имеет этот национализм к отечеству? Это прославление катастрофы ради катастрофы». Некоторые профессора Мюнхенского университета уже сказали после убийства Ратенау: «Браво, одним меньше!» В 1933 году Манн писал: «Содрогаешься при одной мысли о поражениях, которые ждут нас, какая немыслимая мука, какое самоистязание! Нам суждено увидеть, что они сделают с Германией». Когда в 1933 году Эйнштейн приветствовал мужественную позицию Манна в отношении нацистов, тот ответил: «Это самая высокая честь, какой я когда-либо удостаивался». Эта так называемая революция на деле не была революцией. «В ней нет ничего от истинных революций, которые, хотя и могут быть кровавыми, вызывают симпатии всего мира. Для нас очень почетно, что мы предостерегали от этого нравственного и духовного несчастья». «Не немец тот, кто является расистом. Их ненависть к евреям направлена не на одних только евреев. Она направлена на Европу, на лучших немцев, на христианские и греческие основания западной цивилизации». Они никогда не задумывались над старой демократической мудростью: цена свободы – вечная бдительность.
В 1938 году Томас Манн сказал: «Безмерное возмущение, патологическая жажда мщения, обуявшие ни на что не годного, несносного, множество раз оказывавшегося на мели, совершенно подавленного и растерянного человека, встретились с (куда менее обоснованным) комплексом неполноценности потерпевшей поражение нации, которая не знала, как ей осмыслить это поражение». В 1943 году Манн сказал, что национал-социализм с самого начала нес на себе печать обреченности, ибо не мог привести ни к какому иному результату. «Вина Германии в том, что она не сумела увидеть это, когда было еще не поздно». Он снова и снова предостерегал, убеждал в том, что безумные лидеры никогда не приведут их к победе. «Если вы потерпите поражение, то на ваши головы падет дух мщения за то, что вы сделали другим народам». И еще: «Вы прекрасно знаете о неслыханных преступлениях, совершенных против русских, поляков и евреев»; говорил Манн и о «страшной ненависти, которая падет на ваши головы. Вас поглотил ад, когда властью овладели ваши вожди».
После войны с этими утверждениями согласился профессор Вильгельм Рёпке: «Все это можно было предвидеть задолго до того, как национал-социализм открыто явил миру свою страшную суть; для этого надо было лишь присмотреться к словам и делам национал-социалистов, вглядеться в их лица, почитать их книги». Профессор Рёпке опровергает еще одну ложь, ставшую весьма популярной в послевоенной Германии. Рёпке утверждает, что страшная безработица 1929–1933 годов не имеет никакого отношения к росту влияния национал-социализма. «Решающим фактором было интеллектуальное и моральное состояние народа. Массы легко поддались внушению и проявили полную неразборчивость и непонимание в политических вопросах». Когда один из адвокатов на Нюрнбергском процессе начал утверждать, что немецкая нация во время гитлеровской тирании пала первой жертвой национал-социализма, судьи посоветовали ему еще раз перечитать «Мою борьбу».
Профессор Ф.В. Фёрстер, который всю жизнь боролся с германским милитаризмом и антисемитизмом, из-за чего провел обе войны в эмиграции, говорил, что немцы снова хотят мистифицировать мир – на этот раз легендой о Версальском договоре. «Гитлер лишь популяризовал то, что взрастало в Германии в течение ста лет. Прусский милитаризм и пангерманизм – это два мощных дерева, корни которых уходят в вековые глубины германской истории. Деревья эти срослись в единый ствол национал-социализма. Немцы остановились в своем развитии на пороге зрелости». Того же мнения придерживается профессор Отмар Андерле: «Это не просто случайность, что Германия является страной «вечных мальчиков». Все немецкое содержит внутри себя противоречие, дисбаланс, очень характерные для пубертатного периода». Андерле прослеживает прямую преемственность движения «Бури и натиска» XVIII века, движения вартбургских студентов 1817 года, его возрождения в кайзеровскую эпоху и переход к национал-социализму.
В 1956 году ученикам шестого класса одной немецкой школы дали послушать одну из бредовых речей Гитлера, записанных на предоставленной британцами пластинке. Школьники, когда их спросили о впечатлении, волнуясь и запинаясь, говорили, что не имеют права судить о поведении довоенных немцев. Но один ученик ответил: «Мы должны сказать, что наши родители были глупы», на что учитель сказал: «Ты можешь смело это утверждать, мой мальчик. Мы действительно были глупы, и это еще самая мягкая характеристика».
Вернемся к Томасу Манну. В 1936 году он был лишен звания почетного доктора, которое было присвоено ему Боннским университетом в 1919 году. Профессор К.Й. Обенауэр, подписавший письмо, извещавшее Манна о лишении степени, был автором книги, противопоставлявшей литературу догитлеровского периода литературе Третьего рейха. Последняя, по мнению Обенауэра, была пронизана высоким расовым духом и являлась «нордически-германской, в то время как первая была лишена корней и чужда проблеме крови». Томас Манн ответил длинным письмом, которое было тайно доставлено в Германию и передавалось из рук в руки католическими священниками. В письме говорилось о варварстве, ставшем повседневной жизнью нацистской Германии. Содержало письмо и пророчество, исполнившееся девять лет спустя. «Горе нации, не видящей иного выхода. В конце концов она действительно ввергнет мир в войну, ненавистную Богу и людям! Эта нация погибнет! Она будет разгромлена так, что ей никогда не удастся возродиться». В романе «Лотта в Веймаре» Томас Манн сравнивает Германию Гете с Германией Гитлера, Геббельса, Гиммлера и Штрейхера и проклинает немцев за восторг по поводу «фанатичного негодяя, взывающего к самым низким качествам, потакающего самым гнусным порокам, вдалбливающего в их головы мысль о том, что национальное – это синоним варварского». Немцы, говорит Гете, должны стать искренними посредниками с открытыми умами и душами, но немцы Гитлера «упрямо как ослы желали быть уникальной нацией». Прославляя самих себя, они по глупости решили, что могут править всем миром. «Жалкая нация, она плохо кончит, потому что не желает понять саму себя. Но если вы неверно оцениваете себя, то не только ставите себя в смешное положение, но и подвергаете величайшей опасности. Я уверен, что они будут разбиты, потому что предали самих себя и не захотели быть похожими на других».
Немцы проигнорировали предостережение Манна, но что еще хуже, его проигнорировали и западные державы – Франция и Великобритания, точно так же, как они посмеялись и над предостережениями Уинстона Черчилля, высказанными еще в 1933 году. Тогда Черчилль привлек внимание общества к захлестнувшему Германию варварству. Так же как и Манн, он пытался пробудить совесть Британии фактом преследований евреев и христиан нацистами. В 1938 году Томас Манн говорил по поводу Мюнхенского пакта то же, что говорил сэр Уинстон Черчилль, а именно что «мира невозможно достичь вероломством и бесчестьем. Когда мы назвали эти вещи своими именами, нас объявили поджигателями войны». Ради справедливости надо сказать, что договор с Чехословакией нарушила Франция. У Великобритании не было пакта с Чехословакией, но она могла бы прийти на помощь Чехословакии, если бы Франция выполнила свои договорные обязательства. Невилл Чемберлен всю жизнь не любил Германию. Он с самого начала отчетливо видел, что Гитлер символизировал агрессивную Германию, стремящуюся кровопролитием поддержать свое мнимое величие и гордыню. Чемберлен называл Гитлера «сумасшедшим», Геббельса «вульгарным обывателем недалекого ума», а Риббентропа считал «таким глупым, мелким, самодовольным и самовлюбленным, лишенным всяких умственных способностей типом, что он, казалось, был не в состоянии понять, что ему говорили». Чемберлен был также «потрясен поведением немцев в отношении евреев». Политика умиротворения проистекала из миролюбия и из убеждения, что Гитлер был сильнее Великобритании. В этом он заблуждался, но это была ошибка, а не подлость.
Одно дело констатировать ответственность Великобритании и Франции, как это делали Черчилль и Томас Манн, и совсем другое – позволять немцам перекладывать свою ответственность за Гитлера на Великобританию или говорить о том, что Чемберлен нанес немцам удар в спину как раз в тот момент, когда некоторые германские генералы были готовы арестовать Гитлера. Если они считали Гитлера маньяком,
