бедствие — и на этот раз люди не стали возрождать уничтоженное. Почему? Что с ними произошло? Куда они делись? Маара бродила по развалинам одна, даже ночью, хотя Дэйме эти ночные прогулки очень не нравились. Жуткое ощущение охватывало Маару, когда она думала об этих людях, строивших, хлопотавших, живших, не ожидая удара стихии.
И снова жизнь, полная забот, снова возводятся стены, художники смешивают краски, запечатлевают сцены насилия, сцены изобилия, зверей и людей… И вот, все они исчезли. Такие же люди, как она. И никто ничего о них не знает. Не в силах справиться с эмоциями, девочка обнимала Дэйму.
— Они просто сгинули… Они жили здесь так долго… А теперь мы о них ничего не знаем…
Но она уже больше не чувствовала себя маленькой и беззащитной. Обнимая Дэйму, девочка понимала, что она, Маара, теперь взрослая, а Дэйма — ее ребенок, нуждающийся в материнской защите и опеке. Обнимая Дэйму, Маара инстинктивно сдерживала порыв, чтобы не повредить ее старых костей, чудом державшихся вместе.
Игра у подножия скалы перешла в ожесточенную драку, как часто случалось и ранее. Скальные подогревались наследственной ненавистью к этому чужаку, теперь они нападали на Данна объединившись. Маара принуждала себя сидеть спокойно, не вмешиваться, хотя ее подмывало вскочить и броситься на подмогу к брату. Ее жизнь по-прежнему была осенена лишь одной целью: Данн, Данн, Данн. Внизу мелькали палки, ноги, кулаки… Наконец Данн ощутил, что более не в силах сдержать натиск разъяренных врагов, оторвался от наскакивавшей на него своры и припустил к полуразрушенному дому с рухнувшей крышей, оставив преследователей позади. Вот он уже взлетел на стену и осыпает оставшихся внизу камнями и обидными словами. Но это опасно! Стена может рухнуть. Из-под ног Данна вывалился камень, упал вниз, мальчик едва успел отскочить, а Маара с трудом сдержала испуганный выкрик. Деревенские отдышались, отправились восвояси. Данн соскользнул со стены и понесся домой. Там он прихватил два ведра и побежал по деревне к стаду молочниц, на дойку. Старую Мишку сменила ее дочь, Мишкита. Когда у Мишки снова иссякло молоко, Маара опять направилась к Кулику. В этот раз он смерил ее долгим сумрачным взглядом, которого девочка понять не смогла. Наконец он кивнул и проворчал:
— Приводи, когда созреет.
Мишку покрыл ее собственный сын Данн, и она родила Мишкиту.
— Не выходи вечером, Маара, — сказала тогда Дэйма. — Он на тебя глаз положил. Это еще хуже ненависти.
Но Маара не прекратила вечерних и ночных прогулок. Встречаясь с Куликом, она вся сжималась от ужаса, видя на его лице неуклюжую дружескую гримасу.
Данн опустился перед Мишкитой на колени, остерегаясь ее копыт, быстро и ловко выдоил ее, периодически оглядываясь, опасаясь нападения. Не так давно он отогнал от молочниц ватагу местных, двоих поколотил. Скальные ребятишки дразнили животных, и Данн пообещал вздуть каждого, кто приблизится к стаду.
Дэйма уже не принимала никакой пищи, кроме молока, а если дождей не будет, то молоко тоже пропадет.
Белой муки тоже осталось немного. Купец заехал к ним, но долго кривился и втолковывал непонятливым местным, что ради одного только желтого корня нет резону переться в такую даль.
Маара экспериментировала с местными растениями, собирала семена трав, толкла их в муку на камне. Съедобно, но за день упорного труда можно было добыть лишь чашку муки. Однажды ей повезло: в поисках желтого корня она выкопала круглый клубень размером с голову ребенка, заполненный вязкой белой массой. Она сварила эту массу и попробовала на себе под внимательным взглядом Дэймы, сидящей рядом с рвотным средством наготове. Каша из этого корня оказалась, однако, вполне съедобной и питательной. Все вокруг пересыхало. Питались крайне скудно. Белая мука, желтый корень, этот новый корнеплод… немного молока, чуть сыра… Постоянное недоедание, глухой привычный голод.
— Ни разу не наелись за пять лет, — утверждала Дэйма. — И с чего только дети растут, как камыш после дождя? С воздуха, что ли?
— С пыли! — смеялись Маара и Данн.
Через два года после прибытия детей над деревней прошла гроза. Не далекий потоп в горах, после которого несется, сметая все на своем пути, бурный бурый поток, а сильный дождь сверху, с неба. Резервуары возле домов, в том числе и возле заброшенных, наполнились водой. Дэйма и дети носили воду из наружного бака в дом. Вскоре после первого ливня прошел второй. Из земли, из камней, из глины буйно полезла трава, зазеленели кусты и деревья, пышным цветом расцвели руины древних построек, налились жиром бока самок молочниц, ожили и двуногие обитатели скальной деревни. Ямы-затоны в русле заполнились водой, объединились в реку, река понеслась к далекому морю; возле большой реки и ее притока все время толпились животные, блеяли, мычали, рычали, пили, кормились тем, что росло у реки и плавало в реке, не брезговали и друг другом. Конечно, животных осталось намного меньше, чем в былые времена, но они принялись усердно размножаться. Кулик с сыновьями отправился отлавливать малышей. Охотиться на взрослых зверей ни у кого не было сил. Добытым мясом ни с кем не делились. От реки через узкий канал отвели воду в мелкую ложбинку, приставили круглосуточную охрану, чтобы не забрались туда жалохвосты и водные драконы, и каждый день купались там всей деревней, для пущей безопасности в одно и то же время. Кое-кто начал даже улыбаться Мааре и Данну, когда они вместе с Дэймой в свою очередь выходили на дежурство к пруду.
Но ничто не вечно под луной. Два ливня в этом «влажном» сезоне внушили всем надежды на следующий, народ расчистил и подремонтировал резервуары, починил крыши. Но дождя так и не дождались ни в этот сезон, ни в следующий. Четыре года назад выпало это нежданное счастье. С тех пор снова остановилась и зацвела большая река, снова пересохла малая, и уже досыхали оставшиеся от нее ямы. В мертвой траве валялись кости мертвых животных. Случалось небывалое. Жалохвост напал на ослабевшего водяного дракона, вдвое большего его по размеру. Толпа селян, подошедших к водной яме, увидела, как с полдюжины жалохвостов дерутся над трупом полуиздохшего ящера. Почти на границе деревни несколько крупных черных птиц, обычно клюющих ягоды да семена, средь бела дня напали на издыхающую дикую свинью, живьем разрывая ее в клочья. Свинья истошно вопила на всю округу. Стая этих птиц облюбовала себе местечко возле деревенских молочниц, подлетая все ближе и ближе. Данн рванулся к ним, крича и швыряя камни, и они неохотно отлетели. Да и сил-то у них не оставалось слишком далеко улетать или высоко подниматься. Молока молочницы тоже уже почти не давали.
— Может быть, в следующий сезон? — с мольбой в глазах и голосе гадали жители скальной деревни. — Или дождемся хоть какого-нибудь паводка из верховьев?
Из всего прежнего населения в деревне осталось двадцать человек. Рабат умерла. Умирали старики, умерло трое новорожденных. Малых детей вовсе не осталось. На севере, как говорили, дела шли лучше — даже хорошо. Многие уходили на север. Часто деревня на один-два дня снова наполнялась народом, когда через нее проходили беженцы с юга. Они требовали от местных проявления гостеприимства, но получали очень мало и снова покидали деревню.
Однажды шайка переселенцев ворвалась в дом Дэймы. Они увидели лежащую старуху — умирающую, как они подумали, выпили воду из кувшинов, которые обнаружили в этой комнате, и ушли. Дети в это время прятались в одном из задних пустых помещений. С этого дня Дэйма решила всегда иметь какое-то количество продуктов и воды в передней комнате, чтобы ворвавшимся мародерам не пришло в голову искать по всему дому. Внутренние двери стали все время держать на запоре, а ключи прятать подальше.
Однажды в самую жару, когда жители попрятались по домам, в деревню вошла толпа из двух десятков беженцев. Селяне вышли на шум, но, присмотревшись к прибывшим, озадаченно приутихли. Без сомнения, те принадлежали к их народу: коренастые, с сероватой кожей, с массой светлых волос. Но все они оказались на одно лицо. Люди смотрели друг на друга, снова на пришедших — сначала с недоверием, потом с ужасом… Да, действительно… Хотя этого и никак не может быть. Уж не сошли ли они с ума от недоедания и жажды? Все сразу? Тоже маловероятно. Физиономии всех пришедших выглядели совершенно одинаково. Те же носы картошкой, те же щели ртов, бледные глаза под желтыми бровями, низкие широкие лбы и соломенные щетки над ними. Местные застонали. Потом завопили. И тут Маара с замиранием сердца увидела, что Данн, как загипнотизированный, шагнул к пришедшим — точь-в-точь как когда-то шагнул к двоим братцам, безвольно, словно бы притянутый за веревку. Он остановился перед этой массой людей,
