поспешно направилась к выходу, а Дуглас робко последовал за ней. Но когда они дошли до калитки и собирались выйти на дорогу, какое-то чувство вины, нечто похожее на нежность, заставило Марту покорно просунуть руку под его локоть.
Холодная луна высоко стояла в небе; деревья отсвечивали зеленоватым светом, улица блестела, точно усыпанная белым песком. И вдруг она услышала его голос — совсем не похожий на него, чужой и слегка насмешливый — и сразу почувствовала какой-то толчок.
— Я… я не могу, ну просто не могу идти. — Он виновато и в то же время дерзко взглянул на нее и рассмеялся. — Не обращай, пожалуйста, не обращай на меня внимания, — сказал он все с той же двусмысленной усмешкой. — Но я… я… это слишком большое напряжение…
Она не поняла его. И растерянно на него уставилась. Ей было противно и не терпелось уйти. Все тело у нее ныло, даже ломило плечи, а груди были как каменные. И все-таки придется любить его: ведь он избрал именно ее. Но сейчас она была так глубоко оскорблена, что не могла даже смотреть на него. Она вспомнила Пэрри. Ну почему «все мужчины такие»! Какими они должны быть, Марта сама не знала — она знала лишь, что у нее болят душа и тело, и ненавидела Дугласа. Она молча шла по залитой лунным светом улице, глядя прямо перед собой.
Вдруг он сказал без всякого заикания:
— Я должен был бы предупредить тебя, что я помолвлен с одной девушкой, которая живет в Англии.
Марта уставилась на него. И обиженно подумала: «Какая пошлость». Сейчас она еще сильнее презирала его. Но ничем не выдала своих чувств, а лишь пожала плечами, как бы говоря: «Ну и что же?» Девушка в Англии казалась Марте такой далекой, не имеющей никакого отношения к тому, что происходит между ними. В то же время у Марты появилось такое чувство, словно у нее что-то отняли, ее отвергли, бросили; она казалась себе такой несчастной, что, взглянув на себя со стороны, с раздражением подумала: «К чему все это?» А ему иронически бросила:
— Что ж, ты, наверно, считаешь, что все теперь в порядке, и можешь искренно сказать своей невесте, что был ей верен!
Он смущенно рассмеялся, судорожно прижал к себе ее руку и сказал:
— Нет… нет, я не думал об этом, я все время ждал, чтобы ты…
— Ждал? — вконец растерявшись, повторила она. И снова пожала плечами. А про себя подумала: «Ну его к черту!» Это означало: «К черту всех мужчин!»
Когда они подошли к ее дому, она, волнуясь, сказала:
— Спокойной ночи. — И, повернувшись, взялась за ручку двери.
Но ее холодность встревожила его; он удержал Марту, постоял в нерешительности и, буркнув: «А… к чертям», — вошел в дом.
«Неужели он станет добиваться близости сейчас?» — удивленно подумала Марта. Это казалось ей недопустимым, даже оскорбительным. Минута была упущена. Но он добился своего. А она в душе призналась, что все было совсем не так, как с Адольфом. И тотчас подавила предательскую мысль. Он же заметил с горделивым и робким смешком:
— Ты ведь первая девушка, с которой я был близок.
— Что?! — возмущенно воскликнула Марта. Она была взбешена. Но и это чувство ей удалось подавить.
— Правда, было у меня раз дело с одной проституткой в Кейптауне, но тогда я был пьян и…
Это упоминание о проститутке показалось Марте совершенно лишним.
— Сколько же тебе лет? — напрямик спросила она.
— Тридцать.
Марта промолчала. Она была потрясена. И все-таки мысль, что он избрал именно ее, восторжествовала над остальным. Она погладила его по голове, как бы подтверждая правильность его выбора, хотя не без смущения подумала, что ведь он многие годы «баловался» с девушками из Спортивного клуба. Эта мысль была так неприятна, что она постаралась тут же о ней забыть. Но в ней точно сидел насмешливый и дерзкий бесенок, упорно подававший голос, и этот голос говорил: «Как рыцарь берег себя для своей избранницы! До чего трогательно. И до чего противно!» Марта попыталась отогнать назойливого бесенка и заставить его умолкнуть. Ей это удаюсь, но он успел иронически ввернуть своим тоненьким голоском: «Хотел остаться чистеньким для будущей жены!» Марта вдруг прижалась к Дугласу и в порыве нежности принялась гладить его по голове. Потом рассказала про Адольфа. Это не было признанием, а простым изложением событий. И чем бы Дуглас ни собирался ответить на это признание — скажем, простить Марту, — сейчас ему оставалось лишь выслушать ее и примириться: ведь все их отношения были основаны на том, что каждый волен в своих поступках и оба свободны от предрассудков; к тому же Марта сообщила о том, что она уже не девушка, таким тоном, словно к нему, Дугласу, это не имеет никакого отношения. И Дуглас отнесся к признанию Марты, как она того хотела. Вскоре он уже утешал ее, а Марта, сидя на постели, прерывающимся от волнения голосом говорила:
— Просто понять не могу, как я могла допустить это. Мне подумать об этом стыдно.
Дуглас понимал, что ей стыдно не того, что она спала с Адольфом, а чего-то другого. И он успокаивал ее, хоть и не понимал, откуда этот стыд. Под конец он сказал:
— О, я знаю старушку Стеллу, она славная, хорошая девчонка и хотела тебе добра.
Марта ничего не ответила, замкнувшись в ледяном молчании и всем видом своим показывая, что даже спорить с ним не стоит. Вскоре он поцеловал ее и отправился домой.
Утром миссис Ганн, разговаривая с Мартой, улыбалась кисло-сладкой улыбкой, но Марте это было безразлично. Настроение у нее было до крайности подавленное.
Вечером, выйдя из конторы, Марта встретила Дугласа, поджидавшего ее; он сразу повел ее к себе, сказав, что им необходимо кое о чем потолковать. Она не была у него днем. Комната оказалась довольно большой, заурядно обставленной: обитые кретоном стулья и диван-кровать, на красном цементном полу — циновки из волокон кокосовых орехов. Однако у стены стоял письменный стол, заваленный блокнотами и папками, принесенными со службы. При виде этих папок Марта вновь почувствовала уважение к Дугласу. Она опять видела перед собой здравого, серьезного человека, на которого можно положиться.
Волнуясь, он сказал ей, что попал в чертовски трудное положение. Он бегал из угла в угол — на какой-то миг остановится у окна, посмотрит на улицу, вернется к столу, потрогает линейку или полистает блокнот. Марта смотрела на него и думала: «Так долго продолжаться не может». Она твердо решила взять с него обещание, что он расстанется со своей девицей в Англии. Любопытно, что ей и в голову не приходило считать себя виноватой перед этой девушкой: нет, Марта была права, разлучница — та, другая. Если бы кто-нибудь в ту минуту спросил Марту, хочет ли она выйти замуж за Дугласа, она в ужасе воскликнула бы, что скорее умрет.
И все-таки она молча сидела в его комнате, ее взор был задумчив и тревожен, но вся поза выражала спокойную, твердую решимость.
Дуглас же производил впечатление растерявшегося мальчишки. На нем были старые фланелевые брюки и белая рубашка с засученными рукавами и расстегнутым воротом. Весь он был какой-то чистенький, свежий. В Марте уже шевельнулись материнские чувства к нему. Но она сидела и ждала.
Он заговорил — сосредоточенно, взволнованно. Он говорил как бы сам с собой, прежде всего пытаясь сам разобраться в создавшемся положении, а Марта присутствовала при этом, как будто она была посторонней зрительницей. Он рассказал, что встретился с той девушкой в Кейптауне. Она приехала туда на каникулы со своей теткой. «Явилась в колонии искать себе мужа», — презрительно подумала Марта. Дуглас несколько раз ходил с ней гулять. Затем его отпуск кончился, и он вернулся в родной город, а она — в Англию. Некоторое время спустя он написал ей и сделал предложение.
— Ты хочешь сказать, что ты письменно… что ты обручился с ней по почте? — возмущенно спросила Марта.
— Ну да, конечно. Она была такая хорошая. Такая прелесть. — Он проговорил это запинаясь, и вид у него был не менее удивленный, чем у нее. — Я сказал ей, — добавил он с неожиданной твердостью и уже без тени колебания, — я сказал ей, что с женитьбой придется подождать годика два-три: пока это мне не по средствам.
Марта молчала. Ей опять показалось странным, что он так беден. И нерешительно, не желая быть
