***
Малейшее движение в одну или в другую сторону — на толщину волоса — и Данн свалится вниз.
Он лежит вытянувшись, как ныряльщик. Его пальцы вцепились в край горизонтального выступа на вершине черной скалы. Основание выступа изгрызли ветер и вода, и поэтому издали он кажется темным пальцем, указывающим на потоки воды, которые перетекают через черные камни и разбиваются на мелкие осколки брызг. Брызги эти кружат и вьются в воздухе, гипнотизируя Данна непрестанным движением, сплетаясь в отвесную стену грохочущей пены. Он оглох от шума. Ему представляется, будто он слышит голоса, взвывающие к нему из водяного грохота, хотя понятно, что это всего лишь крики морских птиц. Полотнища белой падающей воды заполняют все поле его зрения. Но если Данн переведет взгляд, оторвав голову от согнутого локтя, и посмотрит вперед, через пролив, над которым он замер на краю обрыва, то увидит низкие белые облака — снег и льды. Белые-белые. Он вдыхает свежий морской воздух, который прочищает его легкие от гнилой сырости Центра. Только покидая Центр и его болотистые окраины, Данн осознавал, сколь ненавистны ему сам запах этого места и окрас топких земель, сплошь серых и тускло- зеленых, с проблесками стоячей воды. Ради сладкого свежего аромата и свежего ветра приходит он сюда, они наполняют его энергией. Белое и черное, а над головой синева холодного неба. Но если Данн передвинется на самый краешек скалы, свесит руки по обе стороны каменной полки и посмотрит вниз, то далеко под собой увидит сияние и скольжение воды, подсиненной небесами.
Хрупкий камень и без того подточенной скалы мог обрушиться, и Данн упал бы вместе с ним в эту синюю глубину. Одна лишь мысль об этом возбуждала его.
***
Воду, падающую с камней, Данн знал. Всего лишь днем раньше он плавал в море. Соленая, холодная, сильная была та вода, а вот море под ним было соленым и холодным, но не столь сильным — из-за воды, которая лилась в него отовсюду из-под снега и льда, начинавшихся там, где заканчивалась стена, отделяющая сушу от моря. То есть соленая вода под ним была разбавлена талой. И тем не менее морские птицы, Данн видел, перелетали через пенные каменные барьеры и опускались на эту низкую воду, и, значит, для них она была достаточно морской. «Как же рыба попадает из верхнего соленого океана вниз, в море?» — недоумевал Данн. Рыба, принесенная волнами к краю океана, к самым камням, и сброшенная вниз, в белопенные каскады, вряд ли выживет после головокружительного падения. Но рыба попадает в море и другим путем. Падающие массы воды взбивают пену, горы пены, от которой отрываются куски во много раз большие, чем Данн. В этих кусках пены и путешествуют рыбины.
Вдруг грохот воды перекрыл новый звук — оглушительный треск. Данн знал, что это было. От отвесной стены отломился булыжник и покатился вниз, невидимый в пенистых потоках, отскакивающий от скрытых препятствий, а путь его закончится там, в бездонной глубине, в воде Срединного моря. Данн знал, что этот провал, это ущелье, такое огромное, что казалось бесконечным, раньше было морем. Он видел это на старинных картах и глобусах в Хелопсе. На ферме он даже пытался восстановить на самодельном глобусе то, что сумел запомнить. Каркас из прутьев Данн обтянул белой козлиной кожей. Получилось грубо, но все- таки они вместе с Маарой сумели изобразить на нем Срединное море, ниже — Ифрик, а выше него — белые массы Йеррапа, белые вплоть до самого края. Так (или примерно так) было нарисовано на старом глобусе махонди.
Впереди, там, куда он смотрел, скорее воображаемый, чем видимый (потому что Данн знал, что он там), тянулся ледник. И он таял. Таял и стекал в океан, лился по стенкам Срединного моря туда, где раньше была вода, где раньше была невероятная толща воды. Вдоль всего обрывистого берега, так далеко, что Данну трудно было представить, талая вода наполняла море. Сколько же воды понадобится, чтобы заполнить старое ложе океана? Он знал, что раньше океан был полон и поверхность Срединного моря находилась примерно там, где он сейчас лежит. Данн попытался представить этот необъятный сосуд, наполненный водой до самых краев, почти до уровня Западного моря. Попытался, но не преуспел. Слишком ощутимо и реально было то, что он видит перед собой: крутые темные стенки ущелья, уходящие вниз к нынешнему Срединному морю, чуть тронутые пестрыми заплатками травы и лишайников.
День за днем, неделя за неделей приходит он сюда, притягиваемый очарованием этого места, наблюдает за грохочущим водопадом, слушает, купает легкие в чистом соленом воздухе. Он смотрит вокруг, смотрит вниз и вдаль, гадает о том, какое оно, Нижнее море. А теперь ему больше не нужно гадать? — он побывал там сам.
Если бы в эти недели за Данном кто-то наблюдал, то издалека вполне мог бы принять легкого, тонкого юношу за птицу — столь бесстрашно он вел себя в опасном месте. Вместе с брызгами до Данна долетали порывы ветра и хлопья пены, но он не предпринимал никаких мер предосторожности. Наоборот, он садился на самом краю, свешивал ноги, потягивался, раскинув руки. А может, в глубине души он ждал, чтобы налетевший вихрь подхватил его и унес вниз? В конце концов так и случилось: Данна сбросило ветром с уступа. Приземлился он на скользкий каменистый склон и катился вниз до тех пор, пока не сумел зацепиться за клочок травы в узкой расщелине. Под ним тянулся еще один участок голого мокрого камня, и вновь ветер потащил его дальше, к воде. Скалы были гладкими, как стекло, и причиной тому была вода: она шлифовала эти поверхности на протяжении невообразимого количества лет. Он скользил вниз; его кожу и костлявое тело защищала прочная одежда. По пути Данн не переставал оглядываться в поисках тропы или хотя бы более пологого спуска. В какой-то момент ему показалось, что среди камней действительно виднеется некое подобие протоптанной дорожки. Он знал (ему говорили), что люди проделывали этот долгий рискованный спуск ради вкусной рыбы, плавающей в чистом Нижнем море. Когда он притормозил, ухватившись за куст, рядом с ним упал большой ком пены и тоже зацепился за тот же куст. Внутри кома Данн разглядел бьющихся мелких рыбок. Не долго им биться без воды, подумал Данн и сунул руку по самое плечо в ком, чтобы пена осела на его тело, и покатился дальше, все ниже и ниже, и скользкие камни как будто помогали ему поскорее добраться до моря. И вот он оказался у воды, у поверхности Нижнего моря, которое, подобно своему прародителю Западному морю (вернее, одному из своих прародителей, так как частично оно состояло из талой воды), весело катило куда-то гребешки волн. Конечно, эти волны не могли сравниться с великими валами Западного моря.
Данн стряхнул с себя пену. Она осела на воде, и маленькие пестрые рыбки нырнули в волны. Он огляделся. С этой точки обзора половину горизонта по левую руку загораживала стена падающей воды. Данн нашел плоский валун и, усевшись на нем на корточки, уставился в воду Срединного моря, которое когда-то заполняло собой все это безразмерное ущелье. Он знал, что видит сейчас только крошечную часть бывшего водоема, западную его оконечность, и что сидит сейчас чуть ли не на самом дне. И скоро этот валун вновь окажется под огромной толщей воды. Когда? Сюда вливается столько воды, пресной и соленой, со всех сторон, и все же скалистые берега по-прежнему высятся над уровнем моря как недосягаемая цель.
Данн стянул с себя одежду и опустился в воду, намереваясь половить рыбу. Только снастей у него не было, лишь десять собственных пальцев. В воде плавало множество самой разной рыбы, всех размеров. Юноша поплыл среди рыб, и они столпились вокруг него: тыкались в него губами, касались хвостами, ничуть его не боясь. Он вытянул руку к крупной алой рыбе, просунул пальцы ей под плавники и вытащил ее из воды на плоский валун, где рыба надышалась воздуха и замерла. Нож у Данна был, привязанный к поясу. Он нарезал рыбу тонкими полосками и развесил их на ветки куста, чтобы они подвялились на солнце. Ни мешка, ни какой-нибудь котомки Данн с собой не брал, а рыба была большой. Он посидел рядом со своей добычей некоторое время, пока солнце не скрылось за грохочущим водопадом. Не пришлось бы карабкаться по тому отвесному склону в темноте, подумал Данн. Поднимался он, выискивая трещины между камнями. На обратный путь ушло много времени, и верха он достиг, когда уже стемнело. Подходя к Центру, он неохотно впускал в свои легкие тяжелую сырость. Наконец Данн очутился внутри и пробрался в свою комнату, старательно избегая встречи со старухой и ее служанкой.
