будет ждать его возвращения. Женщина стояла на пороге, глядя вниз, на раскинувшуюся перед ней иссушенную низину. Где-то там, среди деревьев, ждал он, где-то в низине трудился молодой человек, который вернется до наступления ночи и спасет ее. Невзирая на боль, почти не мигая, Мэри смотрела на солнечный свет. Но что случилось там, внизу, с землей, которая всегда в это время года была сплошь красной? Сейчас она была покрыта кустарником и травой. Мэри охватила паника: буш уже перешел в наступление на ферму, направив передовые отряды, которым предстояло заполонить хорошую землю; дикая природа знала, что она, Мэри, сегодня погибнет! Но молодой человек… Позабыв обо всем, она подумала о нем, вспомнила, как он ее успокаивал, как, защищая, обхватил рукой… Она оперлась о стенку веранды, скинув банку с геранью, и воззрилась на буш и низину в поисках клубов красной пыли, свидетельствовавших бы о том, что к дому приближается машина. Ах да, ведь у них теперь нет машины, они же ее продали… Силы оставили Мэри. Она села, затаив дыхание, и закрыла глаза. Когда она их снова открыла, свет был уже не таким ярким, а возле дома вытянулись тени. Чувствовалось, что день идет к концу, а насыщенный пылью воздух дышал удушающим жарким вечерним зноем. Все было залито желтым светом, при виде которого в наливающейся болью голове Мэри начинало звенеть. Она заснула. Она проспала весь остаток последнего дня. Быть может, пока она спала,
Но молодой человек ее спасет. Мысль о том, что он придет, причем совсем скоро, придала ей уверенности. Мэри вышла из дому на задний двор и направилась к хижине. Перешагнув через невысокую, сложенную из кирпичей ступеньку, она оказалась внутри, в прохладе. Как же приятно, удивительно приятно прохлада ласкала ей кожу! Мэри опустилась на кровать, откинула голову на руки, чувствуя ногами холодок, исходивший от цементного пола. Наконец она заставила себя резко встать. Ей ни в коем случае нельзя снова засыпать. Вдоль круглой стены в ряд стояли ботинки. Мэри с удивлением уставилась на них. Какие хорошие нарядные ботинки — вот уж многие годы она не видела ничего подобного. Она подняла один ботинок, с восхищением ощущая под пальцами блестящую кожу, и воззрилась на ярлык: «Джон Крафтсмэн. Эдинбург». Она рассмеялась, сама не зная почему. Мэри поставила ботинок обратно. На полу стоял чемодан, который она едва могла поднять. Она открыла замок, и чемодан с шумом распахнулся. Книги! Мэри удивилась еще больше. Она так давно не видела книг, что ей будет сложно разобрать, что в них написано. Она взглянула на названия: «Роде и его влияние», «Роде и дух Африки», «Роде и его миссия».
— Родc, — произнесла она вслух неопределенным тоном. Она ничего не знала о Родсе за исключением того, что им рассказывали в школе, а рассказывали им немного. Но Мэри помнила, что он покорил африканский континент. — Покорил континент, — опять же вслух произнесла она, чувствуя гордость за то, что по прошествии стольких лет все еще помнит эту фразу. — «Родc сидел на перевернутом ведре возле ямы, размышляя о доме, оставшемся в родной Англии, и далеких землях, которые он еще не покорил». — Мэри захихикала: слова показались ей на редкость смешными.
«Но ведь я еще не успела заглянуть в магазин», — подумала она вдруг, разом позабыв об англичанине, Родсе и книгах. Мэри знала, что ей надо идти.
Она направилась к лавке по узенькой тропинке, которая уже успела зарасти настолько, что стала почти незаметной. Теперь это была скорее борозда, пересекавшая буш. Мэри чувствовала под ногами траву. В нескольких шагах от приземистого кирпичного строения женщина остановилась. Вот и она — мерзкая, безобразная лавка — маячит перед ней, Мэри, стоящей на пороге смерти, точно так же, как маячила всю ее жизнь. Впрочем, теперь лавка была пуста; если бы Мэри зашла внутрь, она обнаружила бы лишь пустые полки, термитов, точащих ходы по углам, да стены, покрытые паутиной. И все же лавка стояла на прежнем месте. Охваченная неожиданным приступом испепеляющей ярости, Мэри ударила по двери, и та распахнулась. Запах магазина еще не успел окончательно выветриться. Он окутал ее: затхлый, густой, сладкий. Мэри заглянула внутрь и окоченела. Там, невдалеке от нее, за прилавком, словно продавец, стоял чернокожий слуга, Мозес, стоял и взирал на нее с презрением — лениво и вместе с тем угрожающе. Мэри тихо вскрикнула, попятилась, а потом, развернувшись, кинулась прочь обратно по тропинке, то и дело оглядываясь через плечо. Дверь слабо покачивалась. Мозес так и не вышел. Так вот, значит, где он ее ждал! Она понимала, что могла бы догадаться и раньше. Ну конечно, где же еще ему было ее поджидать, кроме как в ненавистной лавке? Мэри вернулась обратно в крытую соломой хижину. Там она обнаружила молодого человека, который озадаченно на нее посмотрел. Англичанин собирал книги, которые она разбросала по полу, и укладывал их обратно в чемодан. Нет, и ему не под силу спасти ее. Ослабев, охваченная отчаянием, Мэри упала на кровать. Спасения ждать было неоткуда, ей придется принять то, что уготовано судьбой.
Мэри поглядела на озадаченное, грустное лицо англичанина, и вдруг ей подумалось, что все это ей уже доводилось испытать. С удивлением она стала перебирать в уме события прошлых лет. Да, точно, много лет назад, когда она попала в беду и не знала, что делать, она точно так же обратилась за помощью к другому молодому человеку, приехавшему в город с фермы. Тогда Мэри показалось, что, выйдя за него замуж, она спасется от самой себя. А потом, когда она поняла, что избавления не будет и до самой смерти ей придется жить на ферме, она и почувствовала внутри себя это опустошение. Даже в ее грядущей смерти не было ничего нового, все было знакомо, даже чувство беспомощности.
Мэри встала с удивительно соответствующим моменту достоинством, достоинством, при виде которого Тони лишился дара речи. Он собирался отнестись к ней со снисходительностью и жалостью, но теперь, похоже, в этом не было никакой надобности.
«Я пойду своей дорогой одна», — подумала Мэри. Именно этот урок она должна получить. Если бы она усвоила его много лет назад, то сейчас не стояла бы здесь, чувствуя себя преданной из-за того, что во второй раз в слабости своей решила положиться на человека, от которого не следует ждать, что он возьмет на себя ответственность за нее.
— Миссис Тёрнер, — чувствуя неловкость, произнес молодой человек, — вы что-то хотели мне сказать?
— Да, хотела, — ответила она, — вот только толку от этого никакого. Вы не… — впрочем, Мэри не могла говорить с ним на эту тему. Она глянула через плечо на вечернее небо: по меркнущему голубому небосклону протянулись длинные розоватые облака. — Что за милый вечер, — совершенно обыденно заметила она.
— Да… Миссис Тёрнер, я говорил с вашим мужем.
— Неужели? — вежливо отозвалась она.
— Мы подумали… Я посоветовал ему завтра, когда вы приедете в город, сходить показаться врачу. Миссис Тёрнер, вы больны.
— Я больна уже долгие годы, — резким голосом ответила она. — Где-то внутри. Внутри. Вернее, не
— Правда? — спросил молодой человек, с осознанием долга подыгрывая ей.
Мэри вернулась в дом, окинув по дороге мутным взглядом маленькие кирпичные строения, которым вскоре суждено было исчезнуть. Там, где она сейчас бредет, чувствуя под ногами песок тропинки, будут величественно ступать среди деревьев и травы мелкие зверушки.
Она вошла в дом. Теперь ей предстоит долгое бдение в ожидании собственной смерти. Преисполненная решимости и стоической гордости, Мэри села на старый диван, который за долгие годы был уже продавлен — ямка повторяла контуры ее тела, скрестила на груди руки и стала ждать, наблюдая из окна, как меркнет дневной свет. Через некоторое время она поняла, что за столом под зажженной лампой сидит Дик и пристально на нее глядит.
— Ты закончила паковаться? — спросил он. — Ты же знаешь, мы уезжаем завтра утром.
Мэри охватил приступ смеха.
— Завтра! — воскликнула она. Мэри хохотала, покуда не увидела, как Дик резко встал и вышел,
