— Я всегда хороша, Фил. Просто ты не хотел этого замечать, но теперь, надеюсь, оценишь! — отвечала она с такой соблазнительной улыбкой, что Филипп не нашел ничего другого, как с рычанием подхватить ее на руки и закружить. Он зарывался носом в ее волосы, «танцевал», приподняв над полом, заглядывал в глаза, строил нелепые выражения лица, а она хохотала и прижималась к нему.
— Фил, я больше не могу! — наконец простонала Джессика. — Ноги гудят, и руки устали.
— А руки-то почему? — Он театрально разглядывал ее кисти, ощупывая их, словно заправский хирург, и вдруг, удивляясь собственным движениям, приложился к одной долгим, влажным поцелуем. Он целовал ей ладонь, а сам почему-то чувствовал возбуждение сильнее, чем она. Хотя, может, он ошибался.
Джессика молчала. Но даже сквозь музыку он слышал ее тяжелое, прерывистое дыхание. Он поднял глаза. Казалось, ее трясло, словно в ознобе:
— М-мы… мы сходим в Нью-Лондоне или нет? А то объявляют, что подплываем к п-пристани…
— Джессика! Какой Нью-Лондон, какая пристань?! Джессика…
В следующий миг ему показалось, что музыку выключили, а все гости исчезли. А еще через миг он уже мчался к своей каюте, а за ним, путаясь в широком подоле шелкового платья и не отпуская его руку, бежала красивейшая женщина, с которой он давно мечтал провести ночь…
Потом — ее руки, ее губы, ее фигурка, до смешного похожая на… Стоп. Он запретил себе думать о чем-либо, что находится за пределами этой каюты. Только Джессика. Только пол и широкая кровать. Только… все плывет перед глазами и против воли видится совсем другая каюта — маленькая, в тесном катере, шлепавшем по Эльбе… Ну почему?!
Ну почему опять на катере?!
— Филипп, не делай мне больно, пожалуйста. Фили-ипп.
— Что случилось? — Он увидел следы от своих пальцев на плече Джессики. Лицо его исказилось. — О господи, прости, прости, прости… Я… я… это я от страсти. Я очень! Очень сильно хочу тебя, Джессика.
— Филипп, я, кажется, люблю тебя.
— Что?.. Я не расслышал…
А лицо Селин не уходило. Он готов был разодрать когтями, разгрызть Джессику, чтобы прогнать другие глаза. Но не мог. Селин и правда, как ревнивый часовой, охраняла свою собственность от соперниц. А собственностью было его сердце.
Он удвоил старания:
— Джессика, если бы ты знала, как я давно и сильно… Как ты нужна мне! Джессика… О черт!
Он разозлился. Сильно разозлился, так что едва смог скрыть это. Ему хотелось взвыть и разбить об стенку что-нибудь тяжелое. Ему хотелось разбить об стенку свою голову, чтобы ушли из памяти ее глаза.
Он принялся остервенело целовать Джессику. Бедная девочка. Она его любит. И, к счастью, не понимает, что происходит. К счастью ли?..
— Филипп, что с тобой? Тебе нехорошо?
— Ну что ты! Мне давно не было так хорошо. Мне никогда не было так хорошо! И никогда не будет так хорошо!!!
— Фили-ипп! Я люблю тебя!
Он готов был разрыдаться, как девчонка. Он готов был задушить Селин. Вот сейчас он ее ненавидел! Он не может больше так жить! И не будет!
Сейчас… Сейчас нужно заняться любовью с Джессикой. А после — гори все синим пламенем! — сделать ей предложение и спастись. Да. Это — единственно верный путь. И, испытав несказанное облегчение от этой мысли, он поспешно и не слишком деликатно повалил Джессику на кровать.
А когда уже было поздно останавливаться, когда они слились в единое целое, крепко переплетя ноги и перекатываясь на голубой простыне, когда все смешалось — любовь и злость, счастье и отчаяние, блаженство и неистовство, — зазвонил мобильный. Филипп не собирался отвечать, он вообще не сразу обратил внимание на эту досадную мелочь, но повторный звонок — черт знает почему — заставил его дернуться и замереть.
В душе что-то кольнуло. Бессознательно он протянул было руку к прикроватной тумбе, поверх которой красиво расстилались его брюки, но не смог достать до кармана.
В его объятиях стонала Джессика и, судя по интонациям, начинала приближаться к финальной стадии, а быть свиньей Филипп не хотел. Не выглядеть (как раньше), а именно быть свиньей. Не хотел. Не мог. Между прочим, Селин научила его этому…
Он скрипнул зубами. Черт бы ее побрал, эту маленькую воровку! Она пришла и украла его покой и разум!
Мобильный завел свою трель по третьему разу, и в этот момент Филипп почувствовал, что его переполняет изнутри и остро-приятно рвется наружу. Такого потрясающего оргазма у него еще не было никогда: его тело жило и получало удовольствие с одной женщиной, а сердцем он был — с другой. Сеймур оказался абсолютно прав, сказав, что обязательно надо попробовать с двумя!
И когда счастливая Джессика обнимала его за спину, продолжая шептать ласковые глупости и блаженно улыбаясь, из его груди еще вырывалось хриплое дыхание, а сердце только-только начинало успокаиваться, он все-таки схватил мобильный.
Йен заговорил сразу:
— Ну слава богу, я уж думал, что опоздаю. Включаю тебе любопытную запись.
В телефоне заурчало, щелкнуло, он услышал сипловатый, низкий голос Селин, словно сама осенняя ночь — свежая и холодная — говорила с ним, обдавая сырым ветром:
— Фил, мальчик мой, привет, это Селин. Помнишь меня? Мне почему-то кажется, что помнишь. Жаль, что тебя нет дома, я как раз скоро буду выезжать из Берлина в твою сторону. Ты будешь смеяться, но мне снова негде переночевать. Можно, я заеду? Надеюсь, часа через три-четыре ты появишься? Целую тебя, твоя Селин.
То, что произошло в этот момент в его организме, не поддается никаким определениям. То, что произошло в душе, — было в десять раз сильнее. Филипп, словно хамелеон, несколько раз менялся в лице, перебрав все цвета радуги, во рту у него пересохло, сердце рвалось наружу, выламывая ребра, а руки и ноги ослабели до такой степени, что он засомневался, сможет ли встать.
Филипп смотрел в одну точку остановившимся взором, а внутри у него уже извергались, кипели и поливали смертельным огнем несколько вулканов. Он знал. Он точно знал. Вот сейчас он встанет и совершит невозможное. Сейчас он на чем угодно, хоть на ковре-самолете, хоть на хромой кобыле, хоть на палочке верхом, но доберется до Селин. Он доберется.
И никто.
Никогда.
Его не остановит.
Постепенно к нему вернулась способность слышать и видеть.
— Эй! — орала трубка. — Ты прекратишь молчать или нет?! Что ей ответить? Остался номер, между прочим. Эй! Фил! Ты умер от счастья, что ли?
— Сиди там! — просипел наконец Филипп. — Сиди и никуда не уходи, пока она не приедет. Задержи ее как хочешь, хоть силой. Я буду, как только появится транспорт.
— А ты где?
— Я на теплоходе. У нас день рождения холдинга.
— Фил, у тебя нет шансов. Когда еще ты доберешься до самолета? Тем более — разница во времени…
— Сиди там, я сказал! — заорал Филипп. И шепотом добавил: — Я прилечу. Прилечу хоть на метле, но я скоро буду дома. Жди. — И нажал отбой.
Теперь предстояло самое страшное: поднять глаза на Джессику.
Она сидела в изголовье кровати, натянув до подмышек простыню. В ее взгляде, в ее позе были поистине королевские выдержка и величие. Подняв руку, предвосхищая поток его красноречия, она спокойно сказала:
— Все очень правильно складывается, не так ли?
— Джессика…
