Одинокий волк со своим необитаемым островом впереди. Шел, пока его будто обухом по голове не стукнуло — он вдруг поднял глаза и прямо перед собой увидел Мигнариал.
Эта профессиональная танцовщица, дочь его давней приятельницы, ясновидящей Лунный Цветок, направлялась к Гансу, не сводя с него глаз. Матушке ее, так хорошо знавшей юного вора, вовсе не хотелось, чтобы он имел что-нибудь общее с ее дочерью. Мигнариал! Неотрывно глядя на него, целенаправленно идет прямо к нему! Девушка, на вид лет тринадцати, хотя на самом деле она была старше, давно уже заглядывалась на него, очарованная, как это часто случается с некоторыми женщинами, которых неудержимо тянет ко всякого рода проходимцам. Ей, видимо, нравилось вести себя так, будто ей всего лишь тринадцать лет, а не шестнадцать: ведь многие из ее ровесниц уже были замужем или по меньшей мере побывали в мужской постели.
— Дочь моя еще так молода и глупа, что считает тебя очень романтичным мужчиной, — слова эти произнесла крупная, грузная женщина, которая была бы просто очаровательной, если бы не скрывшая ее прелести многопудовая плоть, что, впрочем, нравилось ее мужу. — Наверное, собираешься сказать, что она приходится тебе сестрой?
— Ну, вряд ли это понравилось бы тебе, — успокоил ее Ганс, невольно прикоснувшись к одной из тайн своего детства, если только оно вообще у него было. — Она дочь моей старой знакомой, и лучше я буду звать ее кузиной.
Ганс был намерен выполнить свое обещание. К тому же Мигнариал однажды видела его заплаканного и трясущегося после того, как его до смерти напугало одно из божественных орудий Вашанки. Гансу просто стыдно было смотреть ей в глаза после того случая. Именно она вызволила его тогда из беды, жалкого, трепещущего от страха мышонка, столкнувшегося с грубой действительностью, и отвела к своей матери.
И вот она с каким-то свертком разноцветного тряпья в руках подходит к нему. Темноволосая и хрупкая — не то, что он, порождение сумрачных теней и ночного мрака. В юбке ярко-желтого цвета она, наоборот, была порождением ясного дневного света, однако Гансу показалось, что взгляд у нее какой-то странный, будто она приняла наркотик.
Ну, если это действительно так, — подумал с отчаянием Ганс, — я поколочу ее и отведу домой, а Лунному Цветку задам взбучку за то, что позволила случиться этому с такой.., дорогой мне девочкой.
Но он быстро забыл об этом. Преградив ему путь, она встала перед ним, что заставило и его остановиться. Она заговорила, и голос у нее был какой-то странно невыразительный, так же, впрочем, как и взгляд, и лицо, на котором не отражалось никаких эмоций. Слова она произносила бесцветным заученным тоном, видимо, даже не вникая в их смысл. Таким тоном маленькая девочка произносит в храме выученную ею часть молитвы во славу господа бога.
Устремив на него взгляд своих темно-карих, почти гранатовых, но совершенно холодных глаз, она произнесла:
— Тебя ждут к обеду завтра поздно вечером. Не бойся, тебе ничего не угрожает. Ты должен быть в этой одежде. Место тебе известно. Там давно не бывает никто из людей и сплошь серебрится вода. Серебро принадлежит тебе, о Сын Тени и Полумрака, Избранник народа илсигов. Так приходи же завтра сразу после захода солнца в пристанище повелителя воздушного океана.
С тем же бесстрастным видом она сунула ему в руки свою ношу, повернулась и убежала с развевающимися по ветру вдогонку за ней иссиня-черными волосами, утопая в ворохе своих бесчисленных трепещущих, как бабочки, желтых юбок. Ганс стоял, тупо глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Потом он все же решил взглянуть на то, что ему преподнесли. Выдержанная в голубовато-зеленых тонах, скромно украшенная золотой вышивкой, представшая перед его взором туника была необыкновенно красива, плащ же в дополнение к ней был выше всяких похвал. Великолепный наряд!
Конечно, в Санктуарии можно иногда встретить такую красивую одежду. Но.., ни у девушки- танцовщицы, ни у юнца, зарабатывающего себе на жизнь воровством, таких нарядов не было и быть не могло.
Откуда же взялась такая необыкновенная ткань?
И тут же он подумал, как бы отвечая на вопрос:
Да все оттуда же, откуда донеслись до меня эти слова, не имевшие никакого отношения к Мигнариал, так как не она произносила их. Опять эти же выражения: Сын Теней и Полумрака, Избранник народа илсигов!
Сильнейшая дрожь вдруг охватила Ганса и еще долго-долго не отпускала его.
— Добрый день, Ганс! Э, да я вижу, ты с прибытком?!
С этими словами повстречавшийся Гансу знакомый расплылся в понимающей улыбке, да и о чем еще он мог подумать?
Где, спрашивается, смог бы Ганс раздобыть этот ворох роскошных одежд, если не в результате хорошо спланированной и ловко осуществленной кражи со взломом?
Ганс довольно долго и сосредоточенно рассматривал, опустив глаза, свои ноги, прежде чем смог заставить себя сдвинуться с места. И зашагал прочь, тщетно пытаясь сделать свою ношу менее заметной для окружающих, не без основания опасаясь, что либо его выследит кто-нибудь из городской управы, либо он попадется на глаза дворцовому церберу. А может, случится и так, что один из тех доброхотов, кому до всего есть дело, заметив его на улице, захочет сдать властям или же просто сболтнет, что Гансу удалось, мол, стянуть где-то красивую дорогую одежду, так что денег, вырученных за нее, ему с лихвой хватит на то, чтобы расплатиться за жилье на год вперед.
Гансу и раньше приходилось получать таинственные послания, над разгадкой которых нужно было немного поломать голову. Так поступил он и на этот раз.
Он знал, куда его приглашали. (Приглашали? Вызвали!) На вершине скалистой горы, которую теперь называли Орлиным Клювом, стоял длинный заброшенный дом. Теперь это были почти развалины, а в свое время, много лет тому назад, этот великолепный особняк его бывший владелец, он же и архитектор, гордо называл Орлиным Гнездом. Немного поодаль, за поваленными и разбитыми колоннами с кучей камней у подножия, находился старый колодец с полусгнившим срубом. Внизу на самом дне колодца томились в ожидании две кожаные сумки, точнее, два седельных вьюка. Ганс знал об их существовании, так как сам их туда и забросил, хоть и не совсем по своей воле — так уж получилось… И, конечно, Ганс очень надеялся, что они до сих пор лежат там, ведь они набиты серебряными монетами, среди которых попадались и золотые.
