— Конрад Меткалф, — сказала она в микрофон.
Я чуть было не отозвался, но меня опередил ее собственный голос, исходящий из штуки на столике.
— Прошу прощения, — сообщил голос. — Ты этого не помнишь.
Она посмотрела на меня и виновато улыбнулась. Я старался не выглядеть полным идиотом.
— Ваше имя мне незнакомо, — сказала она. — Спросите у своей памяти. Возможно, вы ошиблись домом.
Я быстро раскинул мозгами.
— Вы неправильно назвали мое имя, — сказал я. — Мейнард Стенхант. Попробуйте еще раз.
— О! — сказала она раздосадованно. Она нажала кнопку микрофона и назвала новое имя.
— Мейнард Стенхант, — повторила машина. — Тот приятный доктор. Они с Челестой были так добры к тебе раньше. Они уезжали.
— Так вы тот приятный доктор, — простодушно сказала она тем же тоном, каким только что говорила штуковина на столе. — Это было так давно. Приятно вас видеть.
Вся эта бредятина сводила с ума, но я успел обдумать свои действия.
— Да, — согласился я. — Приятно снова вернуться сюда.
— Конечно, — ответила она. — Я очень рада.
— Это приятно, — попугаем повторил я. Черт, это слово прилипало хуже заразы. — Приятно, что вы рады.
— Да, — кивнула она.
— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал я.
— О! — повторила она. — Вопросов?
Я сообразил, что она нажала на кнопку, поскольку штуковина на столе снова заговорила.
— Только при исключительной необходимости.
— Это исключительно необходимо, — вмешался я прежде, чем она успела повторить фразу.
Она в замешательстве посмотрела на машину, потом на меня. Мой ответ на голос из машины выбил ее из колеи. Должно быть, замечать присутствие этой штуки считалось невежливым.
— О! — сказала она. — Тогда, наверно, все в порядке. Если это исключительно необходимо.
— Скажите мне, как вам удается содержать дом?
Ее брови изогнулись, как у домохозяйки, уронившей пирог на дно духовки.
— Деньги на дом, — произнесла она в микрофон.
— Тебе их дает Джой, — отвели ее голос.
— Джой дает мне деньги, — повторила она. — Он так добр ко мне.
— Джой, — повторил я. — Что случилось с Денни?
— Денни, — продиктовала она машине.
— Денни Фонеблюм, — ответил ее голос. — Он такой большой и толстый. Он был твоим лучшим другом. Он устал и живет в пансионате. Он очень добр к Джою. Он относится к нему как к сыну, которого у неге никогда не было. Виски с содовой и ломтик лимона — вот что он любит больше всего.
— Боюсь, я не поняла вашего вопроса, — произнесла Пэнси несчастным голосом.
Кажется, я начал врубаться. Память разрешалась, только при хранении вне головы в тщательно отредактированном виде. Это оставляло в голове больше места для модных мелодий, исполняющихся водопроводным краном или автоматом для продажи сигарет.
— Забудьте это, — сказал я. — Скажите лучше, кого осудили за убийство Челесты.
— Убийство Челесты, — продиктовала Пэнси.
— Челеста временно уехала, — ответил голос.
— Челеста уехала, — повторила Пэнси. — Это вовсе не то же, что убийство.
— Да, — согласился я. — Это не одно и тоже.
— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она. — Спросите у своей памяти.
— Все в порядке, — сказал я. — Я ошибся. Скажите мне про своего брата. Он вышел из морозильника?
— Мой брат, — продиктовала она.
— Ты не помнишь своего брата, — ответила память.
Она посмотрела на меня и пожала плечами.
— Ортон Энгьюин, — напомнил я.
— Ортон Энгьюин?
— Это имя тебе ничего не говорит, — ответила память.
— Это имя мне ничего не говорит. Извините.
— Нет проблем, — сказал я.
Я начал уставать от беседы. Очень уж мал был выход информации. Я думал, не стоит ли мне допросить саму машину, а не Пэнси. Теперь я отказался от этой идеи. Память тоже имела слишком много пробелов. Меньше, чем Пэнси, и все же слишком много.
— У вас такие странные вопросы, доктор Стенхант, — сказала Пэнси. — Я, право, не знаю.
— Простите меня, Пэнси. Я не стал бы их задавать, если бы не исключительная необходимость.
— Вам надо пользоваться своей памятью.
— У меня память нового типа, — сказал я. — Имплантирована в голову. Вам не надо говорить вслух. Вы просто думаете, и она отвечает тихим голосом в голове.
— О! — сказала она и с минуту обдумывала это. — Звучит очень разумно.
— Это очень удобно. И вы мне очень помогаете, заполняя пробелы там и здесь. Видите ли, я ведь уезжал, вот я и узнаю кое-что.
— Вы с Челестой, — радостно произнесла она. — Вы уезжали.
— Совершенно верно. А теперь расскажите мне про доктора Тестафера. Вы его помните?
— Доктор Тестафер, — сказала она в микрофон.
— Старый доктор Тестафер, — ответила память. Это звучало как начало детской сказки. — Он живет на холме. Он был партнером доктора Стенханта, но ушел на пенсию. Джин и тоник со льдом.
— Он ведь ваш партнер, — сообщила она мне. — Странно, что вы с ним не общаетесь.
— Я обязательно навещу его, — пообещал я. — Скажите, он все еще живет по старому адресу?
— Довольно! — послышался голос у меня за спиной. В прихожей стоял Барри Фонеблюм.
— Барри! — Голос Пэнси в первый раз зазвучал теплее и естественнее. — Ты должен помнить доктора Стенханта. Доктор Стенхант, это мой сын Барри.
— Мы знакомы, — саркастически заметил Барри.
Он был одет без особых изысков: в симпатичную блузку, полосатые брюки. Парик на сей раз отсутствовал. Он не сделался выше, но его лицо стало лицом тинэйджера, а высокий лоб — на шесть лет морщинистее. Из-под кожи на висках выпирали червяками вены.
— Ступай наверх, Пэнси, — твердо произнес он. — Нам с доктором Стенхантом нужно поговорить.
Он обращался к ней, но не сводил взгляда с меня. Это напомнило мне, как Челеста отсылала наверх котенка. Вечно мне мешают говорить с людьми, не умеющими сопротивляться моим расспросам.
— О! — повторила Пэнси.
Она взяла со стола память и убрала ее в карман юбки. Она не стала брать бритву и соломинку, впрочем, я не сомневался, что наверху у нее еще один комплект. Теперь ей было что забывать.
— О’кей, доктор. До свидания, доктор. Передайте привет Челесте.
Я пообещал, что передам.
Она ушла наверх, оставив нас с Барри вдвоем. Он ловко запрыгнул в кресло напротив меня. Наверное, он уже приобрел значительный опыт существования с ростом три фута в мире шестифутовых людей. Он сунул руку в карман, и я подумал, что он достанет память. Вместо этого он достал пистолет. Пистолет проиграл несколько тактов скрипичной пьесы, напоминавшей музыкальный фон для сцены с пистолетом в старой радиопостановке.
— Меткалф, — произнес он. — Кенгуру говорил, что ты выходишь. Я ему не поверил.
— Быстро же ты вошел в семью, — заметил я. — Вот вам и эволюционная терапия.
