— Мальчик или девочка?
— Мальчик.
— До чего очаровательный малыш!
Что другое скажешь при подобных обстоятельствах? Впереди еще несколько километров совместной езды, надо как-то поддерживать разговор.
— Сколько ему лет?
— Два дня назад исполнилось пятнадцать месяцев.
— Забавные они в этом возрасте, открывают для себя мир.
Вообще-то они отвратительны — плаксивые, за все хватаются.
— У вас есть дети?
— Да, мальчик четырех лет.
Это нас с тобой, голубушка, не молодит!
Воцаряется молчание. Часы на приборной доске показывают почти пять.
На заводе сейчас давка возле немногочисленных умывальников. Мои товарки, заканчивая рабочий день, хохочут и брызгаются. Чтобы отмыть руки, требуется не менее десяти минут. Некоторые приносят из дому мыло, рукавичку и начинают тереть, прежде чем дойдет их очередь до вытекающей из умывальника тоненькой струйки то холодной воды, то чуть ли не кипятка. «Эта банда подлецов могла бы все же прибавить хоть один умывальник и отрегулировать температуру воды». С годами на подобной работе мозоли твердеют, кожа сморщивается, и пальцы неизбежно деформируются.
«Чего же ты ожидала, старушка, такова жизнь артистки, полная превратностей судьбы!»
Вымыв руки и сходив напоследок в уборную, возвращаемся на свое рабочее место и ждем звонка.
— Последние секунды — самые долгие.
— Черт побери, отстают они, что ли, эти дерьмовые часы!
— Может, звонок испортился. Но не торчать же нам здесь до ночи.
— Идемте, девушки, чего ждать. Дело не в скуке, но дома-то тоже ведь работенка ждет.
— Не дури, шеф стоит посреди цеха и наблюдает за нами своими мерзкими арахисовыми глазами.
— Ну и вредина! Уверена, что уже минуты две шестого.
Срываемся с места всегда за несколько секунд до звонка.
Шеф все испробовал, чтобы призвать нас к порядку. Угрозы, разглагольствования об ответственности, педагогические наставления вроде: «Не ведите себя как дети». Бесполезно: за тридцать секунд до пяти часов никого уже нет.
Я опять вступаю в разговор:
— Вы не работаете? То есть я хотела сказать, вы заняты только своим домом?
— Да, я сижу дома, а вы?
— Нет, я работаю на заводе. Не сегодня, но обычно в это вот время я еще на заводе. Вам нравится сидеть дома и заниматься ребятишками?
— День на день не приходится. С тремя маленькими детьми очень много хлопот. Муж мне совсем не помогает. Подруги у меня нет. Часто бывает скучно. А вам нравится ходить на работу?
— Тоже день на день не приходится.
Завод не может нравиться. Его кое-как терпят. Некоторые не выдерживают и быстро надламываются; молодежь часто сбегает через два-три месяца, а старики старожилы спиваются, алкоголь начисто сжигает им рассудок и здоровье.
Однажды в цехе появилась девица. Ее внешность никак не соответствовала заводу. Она начала работать на монтажном конвейере неподалеку от меня. Волосы у нее были чересчур черные для натуральных, густо положенный на лицо тон придавал коже необычайную матовость, а губы прямо пламенели. Ресницы необыкновенной длины — явно накладные, веки обведены ярко-синей краской. Ногти тоже накладные, густо-вишневые, на щеках цвели розы, а при каждом движении от нее исходил удушающий запах крепких духов, под стать всему остальному.
Красномордые мужчины так и бомбардировали ее взглядами, загоравшимися словно фары, они чуть шеи себе не свернули, разглядывая «принцессу». А у принцессы и округлости там, где надо, довольно объемистые, а ведь питается, наверное, одними грейпфрутами. Для нашего дела у нее кишка тонка, каждую минуту — головокружение. Утром, в восемь часов, она появилась в цехе, затянутая в белый костюм, на облегающей узкой юбке по бокам разрезы. Даже невысокие сапожки на каблуках-шпильках тоже белые. Возмущенные такой наглостью, женщины сразу осудили эту «проститутку». Самые резкие нападки вызвал ее шелковый белый тюрбан, подчеркивающий кукольность лица. «Видала султаншу-распалительницу! Совсем спятила девка, разве пристало работнице так одеваться».
Одежды ее остались незапятнанными, но она покинула завод.
Снег прекратился, но накрыл все кругом. Можно вообразить себе, что ты в горах. Никогда там не бывала, зимний спорт — это чересчур далеко от нас, да и слишком дорого. Утешаемся, проводя конец недели на холмах Аррэ, нашем личном горном массиве, который с трудом достигает 380 метров.
Альпы меня не привлекают, преувеличение во всем, снег, лед — благодарю покорно. Если уж мечтать, я предпочла бы золотые пляжи Багамов, кокосовые пальмы Гонолулу и антильские бугенвиллеи.
Растянувшись на горячем песке, я, как ящерица, греюсь в солнечных лучах, смягчаемых порой легким морским бризом. Времени для меня не существует. Сумерки нескончаемы. Ракушки напевают. Мое умиротворенное тело больше не тяготит меня. Я занята лишь своей внутренней жизнью. Ни спина, ни голова — ничто у меня больше не болит. Я подобна огромной фиге, сушащейся на турецкой террасе, я ничего не значу. Я не уродливее гиппопотама, и никто не купит билет в зоопарке для того, чтобы обозреть меня. Я не работаю, хотя и не имею на это никакого права; ведь сейчас незапланированный ежегодный отпуск. Я живу только во имя своих личных нужд. Я не гибка, но и не статуя, и не дерево. Годы не прибавляют мне значимости, а лишь множат морщины. Средства к существованию я добываю ценой невыносимых физических усилий и ценой нескончаемых часов терпеливого самоотречения. А ведь я так жажду красоты, нежности, покоя и гармонии! Все глубже погружаюсь в свои карамельные мечты.
— Я сворачиваю налево, высадить вас?
Поспешно собираюсь. Мы прибыли в Пордик. Я должна вылезти из машины, расстаться с ее комфортом и продолжить цирковой номер езды автостопом.
— Да, пожалуйста, мне это подходит, большое спасибо, до свидания.
Отсюда мой дом не слишком далеко — километров десять. Я возвращаюсь домой. Мне необходимо вернуться домой. Это не подлежит обсуждению. Если подвернется сочувствующий шофер, через двадцать минут я буду у себя. Слишком скоро, я еще не закончила путешествия. Не насытилась одиночеством. Ничего не пережила. Мои мечтания — всего лишь жалкий самообман. Почему бы не удрать в другую сторону и не начать жить заново. Но надо полагать, сковывающие меня цепи находятся где-то внутри моего существа. Я ничему не научилась и возвращаюсь в свою гавань.
Не буду торопиться. Пойду пешком. Решено. Щиколотки утопают в рассыпчатом снегу. Я намеренно выбираю мучительное возвращение, чтобы продлить мою свободу и искупить ее. Отправляясь в Пемполь, я прекрасно знала, что это только интерлюдия в моей прочно запрограммированной жизни. Простите нас за этот внезапный перерыв… Я причинила себе беспокойство ради того, чтобы в течение суток никто меня не беспокоил. Сладость приятных мгновений улетучивается, возвращается разум, возвращается рассудок. Я пережила временное заблуждение. Но не жалею об этом. Мне было необходимо отклониться от повседневного ритма, расслабиться, заняться самой собой. Я встряхнулась и чувствую облегчение. Рано или поздно отвращение вернется. А уйти я, возможно, уже не смогу. Буду сеять недозволенные мечты в своем потайном саду. До тех пор, пока не разучусь мечтать.
Что это за женщина прется пешком?
Куда ведут ее все убыстряющиеся широкие шаги?
Она спешит к мужу, который поджидает ее в гостиной.
А если с ним что-нибудь случилось? Если без меня произошел какой-нибудь несчастный случай на улице или на работе?
