прослушать саму музыку, являющуюся «лучшим доказательством», а не читать расшифровку текстов песен, которую так тщательно составляла комиссия Скотланд-Ярда. Обвинительная сторона согласилась – и допустила ошибку. Диск заурчал на дешевом плеере, басы были неосмотрительно включены на полную катушку. Мы с торжественным видом восседали в течение пятидесяти минут, пока со свидетельского места доносилось странное афроамериканское уханье. Там была только одна строчка, которую можно было разобрать: «Жизнь дерьмо, хочу сдохнуть». Она повторялась три тысячи раз под жесткий скачущий бит, и вскоре смысл этой фразы уже разделяли все присутствующие в зале. Это была не музыка, а какое-то бульканье, напоминавшее шум канализационных труб.
– Как не стоит трогать юношеские прыщи, так не стоит и обращать внимания на неотшлифованные поп-композиции, иначе это приведет к нагноению и распространению инфекции. В отношении же закона, этот шум нельзя назвать непристойным, потому что он никоим образом не развращает и не разлагает общество! – Джулиан был настолько убедителен, что судьям не оставалось ничего другого, как отклонить иск.
Мы даже не успели дойти до буфета, чтобы по традиции выпить жидкого чая, как три мировых судьи отклонили иск Скотланд-Ярда против Зака. Более того, они постановили, что кроме судебных издержек в две тысячи фунтов Скотланд-Ярд лишался и своей закодированной версии «посылания на хуй копов», поступавшей в распоряжение ответчика.
Выйдя из здания суда, я хотела потребовать от Зака, чтобы он указал место своему Ротвейлеру, но они с Джулианом быстро исчезли, попав в руки сгорающих от нетерпения папарацци. И тут меня сгреб в охапку телохранитель Роттермана и погрузил на заднее сиденье чудо-автомобиля. Я, как сумасшедшая, жестикулировала, подавая сигналы «SOS», но было поздно – лимузин со скрипом отъехал, причем обе задние дверцы были открыты и хлопали, напоминая развевающиеся на ветру уши принца Чарльза.
– Что за…
– Праздничный обед. В «Айви». Я только што послал сообщение остальным, чтоб' присоединялись. Хочешь есть?
Я посмотрела на Роттермана. Его замшелый язык выкатывался из левого угла рта. Он извивался, как кобра, готовящаяся к прыжку.
– Я не видел пизды вот уже два месяца.
– Что? – Я вжалась в противоположный угол. – Разве ты не мог себе этого позволить?
На каждом повороте я, подпрыгивая, скатывалась все ближе к Роттерману.
– Но те'е-то бабки не нужны, да ведь? – прорычал он. – Я всего лишь ищу норку для своего хорька с фиолетовой головкой. – Он накренился в мою сторону, и меня окутали бурбоновые испарения из его рта.
– Дело в том, господин Роттерман, что, как только увижу вас обнаженным, я тут же превращусь в лесбиянку.
Губы Роттермана сжались, напоминая возбужденный анус. В глазах мелькнул огонек легкой осмысленности.
– О, вот как. На те'е что, лежит проклятие?
– Да, и это проклятие – ты.
И еще неблагоразумный мальчик-игрушка. Как Закери мог так сглупить? Он же обещал не подмачивать мне репутацию. Подмачивать? Боже. Теперь впору было строить планы, как сделать бизнес на моей биографии. За счет которого можно будет прокормить все страны третьего мира.
– А ты не задумывался над тем, что у меня может появиться желание рассказать об этом Закери?.. А у него – сделать из твоих гениталий погремушку…
– Не-а. Потому что тогда у меня может появиться желание поделиться с Джулианом тем, што Зак прострелил те'я своей любовной пулей, пронзил те'я своим копьем, прокатил тебя на своем ослике. Так чта ты, крошка, на эт' скажешь? – вопрошающе ухмыльнулся он с недобрым блеском в глазах. – Лучше оказаться на моем месте или на т'оем?
Обедать с любовником и женихом – не самая лучшая затея. Не стоит этого делать, так же как не стоит играть в чехарду с носорогом. Когда через двадцать минут (лучше бы их не было в моей жизни) приехал Джулиан, он недоуменно посмотрел на меня и сразу понял, что я нахожусь в состоянии крайнего замешательства. Возможно, все дело было в испарине, выступившей огромными влажными усами у меня под носом. Я вляпалась в редкое дерьмо, причем довольно глубоко. Глубже, чем «Титаник». Как же мужчины расхлебывают свои любовные приключения? Журнал «Космополитен» утверждает, что семьдесят пять процентов мужчин изменяют женам. Так что же они знают такое, что неизвестно мне? Просто нужно думать, как мужик. Врать. Смеяться. Не паниковать.
– Пойдем отсюда, – выдохнула я в панике, как только Джулиан сел за стол.
– Что? – добродушно отозвался он, радуясь своей победе. – Разве соловей не заслужил зернышек на ужин?
Пока они с Роттерманом рассматривали винную карту, Закери попытался со мной заговорить. Я игнорировала его. Просто не хватало слов, чтобы описать мои чувства к этому парню, не переходя на самые отвратительные ругательства, которые явно были бы не к столу. Как же я могла заниматься сексом с мужчиной, который настолько не уважает моего жениха?
Когда официант принес Джулиану заказанные им закуски, Роттерман начал аплодировать, восхваляя его выбор.
– Если мужчина любит устрицы, это всегда хороший знак, правда ведь? – подмигнул он мне.
– А? Да-да, стимулирующая энергия устриц, – засмеялся Джулиан.
– Не-а. Это значит, что он не прочь вылизать свою подружку.
Джулиан подавился. Я похлопала его по спине и подала ему стакан воды.
Роттерман нарочито наколол устрицу на вилку и похотливо приложил ее к губам.
– Известно тебе, что устрица умирает, только пройдя половину твоей глотки? – холодно сказала я своему мучителю.
Мягкими движениями я гладила Джулиана по спине, глаза Зака горели, дыхание замедлилось. Хмурясь и сердито сверкая глазами, он подозвал официанта и, отказавшись от сделанного заказа, попросил принести устриц. Двойную порцию.
Да уж, хорошо, ничего не скажешь. Лучше не бывает. Неудивительно, что Анна Каренина бросилась под поезд. Эмма Бовари тоже кончила самоубийством. Тэсс из рода д'Эрбервилей повесилась. Стоило задуматься. Столько примеров для подражания. Я вытерла свои гигантские усы из пота. Ну и денек. Словно я весь день грузила дерьмо.
– Слушание прошло хорошо, – выпалила я, – правда ведь?
– Справедливость – всего лишь вердикт, вынесенный в пользу того, кому это выгодно, – угрюмо брякнул Зак.
– Где эт' ты откопал «экспертов»? Редкостные твари, – с издевкой отозвался неблагодарный Ротти.
– Да уж. А што значил весь эт' гнойный базар про непристойность, мать твою? – отчитывал Джулиана Зак, размахивая ножом для масла.
Я вступила в разговор и, как настоящая укротительница, сказала:
– Вы выиграли это дело благодаря тому, что Джулиан – отличный опытный адвокат, а не потому, что вы такие невинные овечки, господин Берн.
– Да? А мне кажеца, адвокаты зарабатывают се'е на жизнь только тем, что врут, – ляпнул Зак, надув губы.
Внезапно я увидела своего любовника глазами Джулиана – самоуверенный, нахальный панк со словарным запасом из хрюканий и мычаний. Ничтожество. Словно коралл, извлеченный из моря, он потерял всю свою привлекательность и яркость. Несмотря на железные бицепсы, чарующие глаза и точеное лицо, я вдруг поняла, что Закери Фениксу Берну идеально подошла бы работенка официанта в забегаловке «Кентакки фрайд чикен».[16]
Прерывая мои безрадостные размышления, Ротти, который все не мог успокоиться, наклонился ко мне, укрепив меня в мнении, что парк юрского периода – не просто кинематографический вымысел.
– Для секса мне не хватает только тебя, – прошептал он охрипшим голосом.
Я удостоверилась, что Джулиан и Зак все еще обсуждают дело.
