схватка, она дергает за веревку. Лично я считаю, что Государственной службе здравоохранения следует перенять этот опыт. Вам бы не хотелось стать первопроходцем, испытать его на себе?
– Кто вы такая, черт побери? – интересуется Алекс.
Акушерка поясняет мне, что на головку ребенка устанавливается маленькая присоска.
– Мы немного потянем, и головка спустится в малый таз.
Великий Боже, что за встреча уготована маленькой девочке! Ее высосут в жизнь. Неужели ее нельзя уговорить, соблазнить чем-нибудь? Кусочком «Марса» или тостом? Или, может, мне просто расставить ноги перед телевизором, где идет «Улица Сезам»? Детям нравится эта передача. Акушерка берет мою руку и кладет ее между ног. Я чувствую горячую влажную головку ребенка.
– Она вот-вот родится. – Они говорят о ней, как о письме. Алекс пятится к двери, и мне остается надеяться, что они поставили отметку «Вернуть отправителю».
– Смотрите! Смотрите! – Я смотрю и вижу ее в зеркале. Ее головка появляется у меня между ног. Сначала брови, потом носик, потом все личико.
– Дышите, дышите, – наставляет меня акушерка.
– Пошла вон!
– Вы порветесь!
Сначала они велят тужиться, потом приказывают прекратить. Но разве можно пробкой от шампанского заткнуть извергающийся вулкан? Чтобы представить, что такое роды, возьмите автомобильный домкрат, вставьте его в задний проход, поднимите его на максимальную высоту и замените отбойным молотком. Я не чувствую, как рвется кожа, но доктор склоняется ко мне со скальпелем. А после этого я вижу всю головку. Интенсивность схваток ослабевает. Доктор небрежно шлепает меня по бедру.
– Давай, тебе это по силам.
Вокруг стола собирается вся родильная палата, и меня начинают подбадривать громкими криками. Я кажусь себе футбольным матчем.
– У тебя еще много сил!
Плечики малышки поворачиваются. Она смотрит на мою правую ногу. О Боже, а вдруг она разочаруется? Оправдаю ли я ее ожидания? Создается впечатление, что вся чертова больница, включая последнюю санитарку, таращится на мое влагалище.
– Давай! Давай!
Я тужусь, и появляется одно плечико. Еще раз – и появляется второе. Это Олимпийские игры, и я иду на золото. Остальная часть малышки выскальзывает без всякого принуждения. Я вижу ее ручки, тельце. Доктор кладет ее мне на живот. Она теплая, как вода в ванне. Крепенькая и легкая. Я кажусь себе прозрачной. Я смотрю на себя, ожидая увидеть, как под кожей пульсируют синие вены. Малышка кричит громко и пронзительно. Ее крик похож на скрежет гравия под маленьким колесиком. Они подносят девочку – скользкое, мокрое существо, к которому не придается «Руководство по эксплуатации», – к моей груди. Только это не девочка. Пузырь, образовавшийся на голове после «пылесоса», оказался не единственной выступающей частью. Ну и дела, чтоб мне провалиться! Я произвела на свет собственного маленького англичанина!
Ребенка унесли, чтобы запеленать. Я лежу на подушке с задранными на скобы ногами. Я кажусь себе автомобилем: меня поставили на «ручник», подняли капот, и слесари копаются в моих механизмах. Вместо эйфории, о которой пишут в книжках, я чувствую парализующее безразличие. После едва ли не театральной драмы наступил спад. На меня накатывает тоска, настроение типа «Ну, и что мы будем делать сейчас?» Алекс пристроился на краешке стола. Я с пугающим спокойствием оглядываю мужчину своей мечты. Вблизи кажется, что его глаза посажены почти вплотную друг к другу. Его нос напоминает картошку еще сильнее, чем раньше. На коже больше морщин, из-под бороды выглядывает второй подбородок. Мы смотрим друг на друга, как два незнакомых человека, случайно столкнувшихся в очереди на регистрацию авиарейса.
– Я поступил жестоко, – говорит незнакомец.
В моем взгляде появляется удивление. «Жестоко», как и другое слово на букву «ж», отсутствует в его словаре.
– Я знаю, что совершил ошибку, – похоронным тоном добавляет он.
Я щипаю себя, чтобы проверить, не сон ли это. Однако в этом нет надобности. Боль от накладываемых швов в промежности говорит, что я действительно не сплю.
– Ты не представляешь, какой у меня был тяжелый год.
– У тебя? – Если бы я могла дотянуться до судна, то обязательно надела бы его ему на голову.
– Был тяжелейший нервный срыв.
Во мне вспыхивает проблеск сочувствия.
– Ты поэтому взял отпуск по семейным обстоятельствам? И бросил свои общественные организации?
– Я не о себе. Я о Мориарти. Ему было так плохо, что он вертелся волчком на кухне, пытаясь схватить свой хвост. Ему нужна была перемена обстановки. Свежий морской воздух. Режим дня. Он еще не выздоровел. Он еще агрессивен и небезопасен.
– Подожди, ты бросил меня здесь, а сам повез своего пса к морю? – Я тоже становлюсь агрессивной. – Ты уверен, что не сбежал со своей няней? – без обиняков спрашиваю я.
Брови Алекса взлетают вверх.
– Как ты?.. Кто тебе сказал?.. – мямлит он. – Нет. Абсолютно.
– Да ладно тебе, Алекс. Фелисити застала вас целующимися.
