подошве.
– Привет. Меня зовут Пэм. Я ваш консультант по противозачаточным мерам. На этом этапе я бы посоветовала три способа. Таблетки, колпачок и…
– Подождите! – Я останавливаю ее взмахом руки – жестом, которым инспекторы дорожного движения останавливают водителей. – Я только что родила. Неужели вы действительно думаете, что я когда-либо решусь на половые отношения?
Обидевшись, она направляется к соседней кровати. Я благодарна Джону Денверу за то, что он своим пением заглушает ее речь.
– Кстати, – интересуется Джиллиан, проверяя правильность овала на своих ногтях, – эта любовная лейкемия, это романтическое бешенство… Ты полностью излечилась или у тебя сейчас стадия ремиссии?
– Скажем так: если бы я все еще любила его, сейчас, я надеюсь, у меня хватило бы ума не признавать этого.
– Ура! – Она заменяет остывший чай шампанским. – Тебе уже можно, да?
– Пить? Нет, я планировала как раз обратное! Я собиралась очищаться от алкоголя.
– Отлично. Тогда давай напьемся. – Мы чокаемся. – Исключительно ради осуществления своих целей, как ты понимаешь.
Громкий скрежет – это обтянутые нейлоновыми колготками коленки трутся одна о другую – возвещает о приближении Иоланды.
– Какие трудные роды! – восклицает она, причмокивая. – Давно я не сталкивалась с таким сложным случаем. Только представьте: если бы вы жили в другом веке, то обязательно умерли бы, – ликующе добавляет она. – О, шампанское! – Она подставляет свой стакан.
– Иоланда, спасибо, что разделили со мной все эти трудности.
Прикосновение Иоланды к моей талии мне знакомо. А вот сама талия – нет. Она хлопает меня по животу, которым я никак не могу налюбоваться. В душе я испытала самый настоящий восторг, когда наконец-то смогла увидеть волосы на лобке. Я уже сделала первую серию упражнений для укрепления мышц живота.
Иоланда натягивает сорочку на моем сдувшемся животе.
– Ну и ну! Вы выглядите так, будто его у вас и не было. О, конфеты!
Мое только что обретенное самоуважение рушится, а Иоланда с раздражающим наслаждением роется в коробке с шоколадными конфетами, принесенной Джиллиан.
– Мы здесь для хорошей, а не для целой жизни. – Она подмигивает. – Вам известно, что в первый месяц после родов вероятность психических заболеваний в тридцать раз выше, чем в другое время? – радостно спрашивает она, обнажая в улыбке испачканные шоколадом зубы. – Половина пациентов психиатрических лечебниц Великобритании – это новоиспеченные мамы. Вам это известно?
Несмотря на буйство гормонов счастья, у меня нет желания вселять радость в Иоланду Граймз.
– Между прочим, ваши курсы – сплошной обман, – холодно заявляю я. – Почему вы не предупреждали нас, что будет так тяжело? Я могла бы забронировать искусственно индуцированную кому. Например, таблетками цианида. Или ударом молотка по башке.
– Ну, дорогая, – мямлит она сквозь шоколад, – откуда же я могла знать?
Я тупо смотрю на нее.
– Вы хотите сказать, что у вас нет детей?
– О Господи, нет!
– Думаю, она и сексом-то никогда не занималась, – высказывает свою догадку Джиллиан.
Я изо всех сил сжимаю губы. Однако смех рвется наружу. О Боже, только бы не расхохотаться! Потому что могут разойтись швы. Хохот болезненно отдается в животе, но я не могу остановиться. Я трясусь от смеха. Он безжалостно атакует меня – этот безумный смех. Я уже рыдаю, я начинаю задыхаться, но все равно хохочу над абсурдностью ситуации. Девственная Иоланда, которая ведет курсы для беременных; страдающая отсутствием аппетита и политически правильная Соня, которая носится по Африке и привязывает слонам отрезанные бивни; Гарриет, злая ведьма-феминистка из страшной сказки; Брайс, интеллектуал со слабоумным ребенком; Хамфри, поэт-гуманист с аллергией на эмоции; Поп-Звезда с взрывоопасной задницей; Имоджин, превратившаяся из естественной красавицы в хирургическую; Фелисити, сбежавшая с няней; наш с Алексом – с «пределом мечтаний любой думающей женщины» – выдохшийся роман. Я не могу остановиться, и даже то, что в дверях появляется этот подонок, не останавливает меня. Я не хочу, чтобы он видел меня такой, но делать нечего. «Женщина впала в истерику от горя», мелькают передо мной заголовки, «Мать-одиночка повредилась в рассудке от отчаяния». Он машет чековой книжкой.
– Скажите ему, – сквозь смех выговариваю я, – что я не продаюсь.
– Иоланда, – приказывает Джиллиан, – избавьтесь от него. Вот молодец.
Угрожающий скрежет нейлоновых колготок удаляется. Мне с трудом верится в удачу. Хоть какая-то польза от этой проклятой бабы.
День медленно перетекает в вечер. Джиллиан рыщет по кафетерию в поисках привлекательных докторов. («Теперь, когда я хочу только секса, мне попадаются мужики, которые хотят создать семью», – жалуется она между вылазками.) Иоланда патрулирует коридор, отслеживая прокравшихся в больницу журналистов. Кровати моих соседок по палате окружены шумными толпами родственников. Громко стреляют пробки от шампанского, дети ссорятся из-за коробок конфет «Куолити-Стрит» и играют в шарики на полу. Новоиспеченные бабушки рыдают от счастья, а тетушки размахивают крохотными, как носовой платок, уродливыми костюмчиками для утренников. У всех пациенток на лицах такое же ошеломленное и восторженное выражение, как у меня, – так выглядят сделавшие подкоп и выбравшиеся на свободу преступники, которых приговорили к пожизненному заключению.
