неожиданным и знаменательным».
Среди лиц, пришедших на эту лекцию и перечисленных газетой, были наиболее известные и выдающиеся имена русской эмиграции, весь ее широкий политический спектр - от крайне правых до социалистов-революционеров и меньшевиков включительно. Но подавляющим большинством были участники белого движения.
Большинство зала встает и устраивает докладчику овацию… С первых же слов речь его приковывает общее внимание. Бывший Главнокомандующий призывает своих соратников «не вмешиваться в чужие распри». Ген. Деникин не только не разделяет надежд некоторых эмигрантских кругов на «японскую помощь», но открыто считает ее «вредной интересам России»… Генерал А. И. Деникин энергично, при неоднократном шумном одобрении аудитории восстает против лжепатриотов: «Участие наше на стороне захватчиков российской территории недопустимо!»… Слова генерала Деникина ошеломили неожиданностью часть аудитории (ту часть ее, которая мечтала о новой «интервенции»). Но когда ген. Деникин сошел с эстрады, весь зал встал, провожая его долгими аплодисментами…»
Убедившись на собственном опыте, что «рыцарское отношение»отсутствует в области международной политики, Деникин предостерегал своих слушателей от излишней доверчивости к «новым союзникам», от повторения ошибки, которой когда-то страдало его собственное правление.
По мере того как опасность для России со стороны Японии меркла по сравнению с воинствующей угрозой Германии, Деникин твердо и определенно ополчился в своих докладах против немецкого национал- социализма и его вождя Гитлера.
Наиболее ярким его выступлением на эту тему был доклад «Мировые события и русский вопрос», сделанный в декабре 1938 года. Он ясно формулировал точку зрения А. И. Деникина на роль русской эмиграции в случае войны между Германией и Советским Союзом:
«Наш долг кроме противобольшевистской борьбы и пропаганды проповедовать идею национальной России и защищать интересы России вообще. Всегда и везде, во всех странах рассеяния, где существуют свобода слова и благоприятные политические условия - явно, где их нет - прикровенно. В крайнем случае, молчать, но не славословить. Не наниматься и не продаваться.
Мне хотелось бы сказать - не продавшимся, с ними говорить не о чем, - а тем, которые в добросовестном заблуждении собираются в поход на Украину вместе с Гитлером: если Гитлер решил идти, то он, вероятно, обойдется и без вашей помощи. Зачем же давать моральное прикрытие предприятию, если, по вашему мнению, не захватному, то, во всяком случае, чрезвычайно подозрительному. В сделках с совестью в таких вопросах двигателями служат большей частью властолюбие и корыстолюбие, иногда, впрочем, отчаяние. Отчаяние - о судьбах России. При этом для оправдания своей противонациональной работы и связей чаще всего выдвигается объяснение; это только для раскачки, а потом можно будет повернуть штыки… Такого рода заявления сделали открыто два органа, претендующие на водительство русской эмиграции… Простите меня, но это уже слишком наивно. Наивно, войдя в деловые сношения с партнером, предупреждать, что вы его обманете, и наивно рассчитывать на его безусловное доверие. Не повернете вы ваших штыков, ибо, использовав вас в качестве агитаторов, переводчиков, тюремщиков, быть может, даже в качестве боевой силы - заключенной в клещи своих пулеметов, - этот партнер в свое время обезвредит вас, обезоружит, если не сгноит в концентрационных лагерях. И прольете вы не «чекистскую», а просто русскую кровь - свою и своих напрасно, не для освобождения России, а для вящего ее Закабаления».
В том же докладе в декабре 1938 года Деникин, считавший войну с Германией неизбежной, дал разбор нескольких ситуаций, где эмиграция могла принять участие в «час войны» в «русском деле».
В главном прогнозе своем он ошибся. Ему казалось невозможным, чтобы русский народ, вооруженный во время войны, не восстал бы против коммунистической власти, поработившей его. В таком случае, считал он, место эмиграции там, в рядах армии и народа, сбросивших советскую власть, чтобы стать на защиту родины.
Считал он также, что Красная армия под ударами внешнего врага разложится и в стране наступит хаос, с повторением во втором издании, под другими именами, но в той же сущности происходившего в России в 1918 году. И в этом новом калейдоскопе гражданской смуты, так же, как и тогда, предполагал он, выделится вооруженное национальное движение, в котором сольются лучшие элементы армии и народа. И если стимулом этого движения будет «свержение советской власти и защита родины», то место эмиграции в его рядах.
Но если бы этого не случилось?
«Что делать, - ставил он вопрос, - если в случае войны народ русский и армия отложат расчеты с внутренним захватчиком и встанут единодушно против внешнего (врага)?»
На этот вопрос Деникин дал следующий ответ: «Я не могу поверить, чтобы вооруженный русский народ не восстал против своих поработителей. Но, если бы подобное случилось, мы, не меняя отнюдь своего отношения к советской власти, в этом случае, только в этом единственном, были бы бессильны вести прямую борьбу против нее. Для нас невозможно было бы морально, ни при каких обстоятельствах, прямое участие в действиях той армии, которая ныне именуется «Красной», доколе она не сбросит с себя власть коммунистов. Но и тогда наша активность, тем или другим путем, должна будет направлена не в пользу, а против внешних захватчиков».
Эта возможность, которую в 1938 году Деникин отвергал, стала реальностью через несколько лет. Не меняя своего отношения к советской власти, Деникин направил свою активность против внешнего врага, против немцев. Об этом рассказ будет дальше. Кроме того, во время войны он переместил звенья своего «двуединого» лозунга - «свержение советской власти и защита России» на «защита России и свержение большевиков».
Таким образом, эмигрантская программа генерала Деникина фактически оставалась формулой белого движения. Но призыв его к «свержению советской власти и защите России» многим казался странным противоречием. Критики Деникина указывали на то, что нельзя защищать Россию, подрывая ее силы свержением власти, так же как и нельзя свергнуть советскую власть без участия внешней силы. Словом, «или большевистская петля, или чужеземное иго». На этот упрек Антон Иванович отвечал: «Я не приемлю ни петли, ни ига!»
Деникин очень щепетильно относился к историческим документам, находившимся в его распоряжении. Он никогда не рассматривал их как свою личную собственность. Считал, что они должны со временем перейти в исторический архив российского государства, но только после его освобождения от большевиков. Беспокоясь за сохранность архива, он хотел передать его на временное хранение в какое- нибудь солидное иностранное государственное учреждение, которое на основании письменного договора гарантировало бы генералу право пользоваться им для исторических работ и в то же время строго ограничивало бы доступ к документам посторонним лицам без особого на то разрешения самого генерала Деникина. В августе 1935 года Антон Иванович подписал соглашение по этому вопросу с «Русским заграничным историческим архивом при Министерстве иностранных дел Чехословацкой республики» и передал ему на хранение следующие документы: имеющийся у него (не полный) архив по делам Особого совещания, то есть деникинского правительства на Юге России, материалы личного архива генерала Деникина по истории русской революции и гражданской войны (включающие 831 документ; кроме того, там были лубки и фотографии), архив (обширный, но тоже не полный) генерал-квартирмейстерской части Вооруженных Сил Юга России.
В то время когда Антон Иванович вел переговоры с чехами и фактически уже принял решение передать им хранившиеся у него бумаги, генерал Н. Н. Головин (военный историк) старался заполучить деникинский архив для Гуверовской библиотеки при Стэнфордском университете в Калифорнии. Головин был тогда агентом этой библиотеки. Он собирал для нее в Европе и переправлял в Америку русские документы, связанные с периодом гражданской войны. По-видимому, Н. Н. Головин усвоил американское искусство «продавать» свой товар, так как именно в таком духе были составлены его письма к генералу Деникину. Не упустил он и случая очернить товар конкурентов. В данном случае товаром конкурентов был Пражский архив, и, чтобы настроить против него Антона Ивановича, Головин писал: «нет никакой гарантии против того, что чехи не передадут документы… большевикам. Чехи не постеснялись выдачи большевикам адмирала Колчака - с архивами стесняться будут меньше».
В то время «гарантия», составленная опытными юристами, казалась абсолютно надежной. Но она
