рубежом», издававшийся в Брюсселе, сообщал, что «в следующем номере «Часового» будет отмечено это знаменательное событие».
Но следующий номер вышел с заголовком: «Злодейское похищение генерала Миллера!»
На торжественном заседании в галлиполийском собрании в центре председательского стола сидел Скоблин, справа от него - генерал Деникин, слева - генерал Миллер.
Антон Иванович уже давно не любил Скоблина и не доверял ему. Но он не знал всего того, что было известно Миллеру. Приехав в Париж почтить память генерала Корнилова, твердо решил не проявлять. неприязнь к Скоблину. Искренне радовался предстоявшей встрече со многими «первопроходниками», которые вместе с ним, Корниловым и Алексеевым в темную ночь уходили из Ростова в неизвестность, в холодную снежную степь, «чтобы зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…». Радовался он встрече с дочерью генерала Корнилова, Натальей Лавровной Шапрон дю Ларре. Как и Деникин, Шапроны специально приехали в Париж. Жили они в Брюсселе, и на парижском вокзале Гар дю Нор их с почетом и цветами встретили устроитель корниловского юбилея Н. В. Скоблин и жена его, Плевицкая.
Фактически официальная часть торжества закончилась в воскресенье 19 сентября. Но некоторые из почетных гостей задержались на несколько дней с отъездом из Парижа. Шапроны возвращались в Бельгию в среду, 22 сентября, Скоблин вызвался проводить их на вокзал. Затем ему было необходимо сделать серию визитов.
Этот день Скоблин тщательно продумал и разработал не только по часам, но и по минутам. Все время он должен был быть на виду. Ему необходимо было алиби, чтобы замести следы задуманного им преступления.
В среду утром 22 сентября генерал Миллер, как обычно, вышел из своей скромной квартиры в Булони и направился в канцелярию РОВС на рю дю Колизе, 29. В руках он держал темно-коричневый портфель. Около 12 часов дня он ушел из канцелярии РОВСа, предупредив одного из помощников, генерала П. В. Кусонского, что у него деловое свидание в городе, после которого он вернется обратно. Перед уходом, однако, он дал Кусонскому неожиданное указание. Генерал Миллер просил вскрыть конверт и прочесть вложенную в него записку, если он не вернется.
Записка была следующего содержания:
«У меня сегодня встреча в половине первого с генералом Скоблиным на углу улицы Жасмен и улицы Раффэ, и он должен пойти со мною на свидание с одним немецким офицером, военным атташе при лимитрофных государствах Штроманом, и с господином Вернером, причисленным к здешнему посольству. Оба они хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, и на всякий случай я оставляю эту записку».
Под письмом стояли подпись и дата.
С этого свидания генерал Миллер не вернулся.
По оплошности Кусонского, забывшего о письме, конверт был вскрыт только около 11 часов ночи, после того, как взволнованная отсутствием мужа жена генерала Миллера потребовала, чтобы служащие РОВСа дали знать полиции.
Записка Миллера ошеломила Кусонского и адмирала Кедрова, заместителя генерала Миллера в Общевоинском союзе. Ночной вызов на рю дю Колизе настолько встревожил жену адмирала, что она тоже приехала в канцелярию. Туда же явился один из офицеров организации, которого потом послали в гостиницу за Скоблиным. Не сообщивему, однако, о записке, оставленной Миллером. И это оказалось большой оплошностью.
Было около часу ночи. Скоблин и Плевицкая уже легли спать. Скоблин вполне спокойно принял известие об исчезновении генерала Миллера, оделся и налегке, без шляпы, с летним черным пальто, перекинутым через руку, отправился на рю дю Колизе в такси вместе с присланным за ним офицером. Спокойно поднялся он по лестнице в канцелярию РОВСа, оставив позади в прихожей приехавшего с ним офицера и жену адмирала Кедрова.
В канцелярии на него набросились с вопросами взволнованные Кусонский и Кедров. Не подозревая о существовании изобличающего его документа, Скоблин спокойно отвечал, что не видел генерала Миллера с прошлого воскресенья. Но, когда ему предъявили записку, он изменился в лице и на мгновение потерял самообладание. Однако, поборов смятение, он продолжал настаивать, что Миллера он не видел, что в 12.30 дня он с женой обедал в русском ресторане и что это могут подтвердить свидетели. Тогда адмирал Кедров потребовал, чтобы Скоблин и присутствующие отправились в полицию. Перед уходом Кусонский и Кедров решили наедине обменяться мнениями. Оставив их вдвоем, Скоблин воспользовался минутной заминкой. Он вышел из канцелярии, прошел мимо жены Кедрова и посланного за ним офицера (который все еще не знал о записке Миллера) и первым вышел на лестницу. Когда Кусонский и Кедров появились из канцелярии РОВСа, Скоблин исчез. Его не было ни на лестнице, ни на улице…
Этой ночью его видели только в двух местах. Около четырех часов утра он появился в гараже на углу бульвара де Пресбург и Порт дэ Терн, где работал муж его сестры. Не застав его, Скоблин ушел. Ночной сторож гаража, говоривший с ним, сообщил потом полиции, что Скоблин был бледен и растрепан. Минут через пятнадцать он разбудил в Нейи жену бывшего корниловского офицера, занял у нее 200 франков, сказав, что потерял свой бумажник. Пообещав вернуть свой долг на следующий же день, Скоблин ушел, и с этого момента след его навсегда был потерян.
Загадочное исчезновение генерала Миллера вызвало такую же сенсацию в печати, как и исчезновение генерала Кутепова. Оно взбудоражило весь Париж.
По распоряжению французских властей было установлено наблюдение на всех железнодорожных вокзалах, во всех морских портах и на пограничных станциях. Туда же передали описание наружности Скоблина с приказанием его задержать. Но время было упущено. Французское расследование в точности восстановило события 22 сентября 1937 года и их хронологию. В общих чертах они были повторением того, что случилось с Кутеповым.
Место, назначенное Скоблиным для свидания с Миллером, находилось в районе, где советское посольство в Париже владело несколькими домами. И кроме того, нанимало дома для своих агентов и для служащих различных миссий. В квартале от перекрестка, где рю Жасмен пересекает рю Раффэ, стоял особняк на бульваре Монтморанси. Там находилась школа для детей служащих советского посольства. Она была закрыта на время летних каникул. Из окна одного из соседних домов свидетель, знавший и Миллера, и Скоблина, видел их у входа в это пустое школьное здание. Скоблин приглашал Миллера войти. С ними был еще один человек крепкого телосложения, но он стоял спиной к свидетелю. Это происходило около 12.50 часов дня. Минут десять спустя перед входом в школу появился закрытый грузовик серого цвета. Он же с дипломатическим номером появился около четырех часов пополудни в Гавре и остановился на пристани рядом с торговым пароходом «Мария Ульянова». Автомобиль был пыльным и грязным. В будний день путешествие на автомобиле из Парижа в Гавр (расстояние в 203 километра) можно было без труда преодолеть за три часа. Из автомобиля выгрузили тяжелый на вид деревянный ящик длиной приблизительно в шесть, а шириной - в два с половиной фута. И сразу же с помощью четырех советских матросов осторожно и бережно перенесли его по трапу на пароход. Вскоре «Мария Ульянова» неожиданно для портовых властей и без обычного предупреждения развела пары, снялась с якоря и вышла в открытое море, не успев даже закончить разгрузку.
Портовый инспектор, зашедший по делам к капитану «Марии Ульяновой», сообщил потом полиции, что во время их разговора в каюту спешно вошел человек, что-то сказал капитану по-русски, после чего тот сообщил, что получил радиограмму, требующую его немедленного возвращения в Ленинград. Инспектор обратил внимание на то, что подобные требования обычно направляются к агенту пароходного общества, а не непосредственно к капитану. Сходя с парохода, он видел стоящий рядом грузовик, которого за 25 минут до этого там еще не было.
По дипломатическим номерам машины выяснилось, что грузовик был куплен советским посольством за месяц до исчезновения генерала Миллера.
На следующий вечер Эдуард Даладье, бывший тогда министром национальной обороны французского правительства, вызвал к себе советского посла. Сообщив ему о серьезных уликах и газетном шуме, поднявшемся вокруг похищения генерала Миллера, он предложил послу потребовать, чтобы пароход «Мария Ульянова» немедленно вернулся во Францию. Но советский посол принял меры предосторожности.
