Северного Кавказа.
Узкими и извилистыми дорогами Деникин, наконец, добрался до того перекрестка, откуда открывался широкий путь к центру России. И можно было подумать о свержении советской власти в Москве.
Во Втором кубанском походе отличилось немало командиров. В пехоте: генерал Казанович, полковники Дроздовский, Кутепов, Тимановский, произведенные за боевые отличия в генералы. В кавалерии: генерал Покровский, полковники Улагай, Топорков, Науменко, Бабиев, партизан Шкуро.
Но больше других - недавно прибывший в армию генерал барон Петр Николаевич Врангель.
Деникин видел, что в условиях гражданской войны подвижность и маневр кавалерии имели первостепенное значение. Поставив целью создать мощную конницу, он искал человека, которому можно было доверить дело. Среди тех, кто служил в его армии, такого человека не имелось, а потому Антон Иванович решил испробовать вновь прибывшего генерала с репутацией талантливого и решительного кавалерийского начальника.
Врангель впервые явился к генералу Деникину в Екатеринодаре.
– Ну, как же мы вас используем? - спросил Антон Иванович.- Не знаю, что вам и предложить, войск ведь у нас немного.
– Как вам известно, ваше превосходительство, - ответил генерал Врангель, - я в 1917 году командовал кавалерийским корпусом, но еще в 1914 году был эскадронным командиром и с той поры не настолько устарел, чтобы вновь не стать во главе эскадрона.
– Ну, уж эскадрон… Бригадиром согласны?
– Слушаю, ваше превосходительство.
Далек был тогда Антон Иванович от мысли, что через год генерал Врангель, человек властный и крутой, станет к нему в открытую оппозицию, и его будут прочить на пост Главнокомандующего.
Услуги, которые Врангель оказал армии, оправдали ожидания. С самого начала он показал себя выдающимся кавалерийским начальником, отлично разбиравшимся в боевой обстановке, умеющим брать на себя ответственность, принимать решения на месте. Оценив в нем качества полководца - искусство маневра, порыв и энергию, генерал Деникин, всецело доверяя Врангелю, с искренней радостью продвигал его по службе. Повышения одно за другим следовали с невероятной быстротой.
Высокого роста, на голову выше толпы, худой, поджарый, с зычным голосом, Врангель импонировал войскам своей «декоративной» наружностью и манерой держаться. Он сумел подчинить себе своевольных и трудных людей вроде Покровского и Шкуро.
С ростом роли Добровольческой армии быстро росла в ней и роль барона Врангеля.
18. Лето и осень 1918 года
В начале августа 1918 года до Добровольческой армии дошел слух об убийстве в Екатеринбурге царской семьи. Слух оказался достоверным. Он произвел ошеломляющее впечатление. Убийство это лишний раз подчеркивало всю дикость произвола и беззакония, охвативших страну, где не нашлось пощады ни женщинам, ни детям.
Генерал Деникин приказал Добровольческой армии отслужить панихиды. Сосредоточенно молились офицеры и солдаты об упокоении душ замученной семьи. Даже те из них, кто не сочувствовал идее монархии, с уважением отнеслись к памяти царя, который смертью своей «заплатил за вольные и невольные прегрешения против русского народа». Но в кругах, непричастных к армии, в среде так называемой «революционной демократии» факт приказа служить панихиды вызвал критику и осуждение.
В своих воспоминаниях Антон Иванович писал, что «глубоко возмущенная общественная совесть винила в этом злодеянии (в убийстве) германскую власть, имевшую неограниченное влияние на совет комиссаров и не пожелавшую воспользоваться им для спасения царской семьи».
Немцы действительно не пожелали в данном случае прибегнуть к своему влиянию. Но даже если бы они потребовали от большевиков выдать им царскую семью, то в изворотливом уме Ленина нашлось бы много уловок, чтобы не выполнить требование. Оправдания найти было нетрудно: народный гнев, местная власть, не подчинившаяся центру, наконец, сопротивление, оказанное при попытке к бегству…
Генерал Деникин не знал тогда о душевной травме, которую отрекшийся монарх переживал в последние месяцы своей жизни. В Тобольске, где царская семья находилась до перевоза ее в Екатеринбург, в кругу близких людей обсуждался как-то Брест-Литовский договор, и князь Долгорукий сказал, что, по слухам, одним из условий этого договора является требование немцев передать им царскую семью целой и невредимой. Государь воскликнул: «Если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня!» А государыня добавила вполголоса: «После того, что они (немцы при посредстве большевиков) сделали с государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами».
Это говорила женщина, которую в конце 1916 года и начале 1917 года оппозиция сознательно чернила, обвиняя в предательстве России в пользу Германии! И царь, и царица с ужасом думали о несмываемом позоре, о том, что их насильно, против воли, выдадут немцам…
Отношение Антона Ивановича к императору Николаю II было неоднозначно. Он считал, что старый строй рухнул, в том числе из-за правления царя, и винил его в тяжких испытаниях, выпавших на долю России. Убийство императора возбудило в Деникине чувство глубокого возмущения и жалости. Когда же несколько лет спустя он узнал подробности того, с каким достоинством, патриотизмом и с каким чисто христианским смирением отрекшийся монарх смотрел в глаза надвигавшейся катастрофе, то в одном из своих неопубликованных писем Деникин так написал о последнем императоре:
«Облик государя и его семьи в смысле высокого патриотизма и душевной чистоты установлен в последнее время прочно бесспорными историческими документами»,
Состояние здоровья генерала Алексеева быстро ухудшалось. По-прежнему он отдавал все силы «последнему своему делу на земле», но Антону Ивановичу было ясно, что конец близок.
Человек осторожный, Алексеев обладал умом государственного деятеля, широким кругозором в политических вопросах и умением облекать свои отношения с инакомыслящими людьми в дипломатические формы. Антон Иванович этим свойством не обладал и честно признавался, что никогда не мог постичь искусства дипломата. Он искренне любил Алексеева, глубоко уважал его, и приближавшаяся кончина старшего генерала тревожила Деникина. Его ждало одиночество, он сознавал свою неподготовленность в сфере гражданского управления, не говоря уже о сложных государственных вопросах, которые при расширении территории, занятой добровольческими войсками, неизбежно должны были возникнуть.
Генерал Алексеев скончался в Екатеринодаре 25 сентября 1918 года.
«В годы великой смуты, - писал о нем Антон Иванович, - когда люди меняли с непостижимою легкостью свой нравственный облик, взгляды, ориентации, когда заблудившиеся или не в меру скользкие люди шли окольными, темными путями, он шагал твердой старческой поступью по прямой кремнистой дороге. Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма».
Генерал Деникин принял звание Главнокомандующего. Против его воли судьба взвалила на плечи тяжелую ношу: с одной стороны - функции правителя, с другой - верховное командование армией.
Антон Иванович, как и генерал Алексеев, был убежден, что в условиях того времени только диктатура личности могла рассчитывать на успех в борьбе с диктатурой Кремля. В диктатуре он видел лишь средство борьбы и смотрел на нее как на явление чисто временное. Но всеобъемлющие функции диктатора требовали выдающихся помощников, на совет и мудрость которых можно было положиться, особенно в области управления. К несчастью Деникина, таких помощников у него не оказалось. И в его письмах этого периода неоднократно прорывалась отчаянная, неотступная мысль: нет людей!
Он говорил: «Ряды старых добровольцев редели от постоянных боев, от сыпного тифа, косившего нещадно. Каждый день росли новые могилы у безвестных станиц и поселков Кавказа». В бою был убит доблестный артиллерист полковник Миончинский; умер от заражения крови раненный под Ставрополем генерал Дроздовский. И многие, многие близкие Деникину люди один за другим уходили из жизни; и
