алкоголь начал выходить сквозь поры. В руках и ногах ощущалась такая тяжесть, как будто они глубоко завязли в липкой грязи. Грудную клетку ломило. Пот, катившийся со лба, заливал глаза.
От прежней смелости не осталось и следа. Силы иссякли. Ясность сознания, которая всего лишь два часа назад была такой же прочной и постоянной, как шрам на теле, пропала, казалось, не только из его головы — она вообще улетучилась и из комнаты, и из здания, а вместо нее сознание наполнилось предчувствием чего-то ужасного. Им овладело прочное и неизбывное чувство близкой и нехорошей смерти. Может быть, уже прямо здесь, на этом самом стуле, ему предстоит получить удар такой силы, от которого он упадет затылком на пол, после чего его тело забьется в конвульсиях, глаза зальет кровь, а язык настолько глубоко западет в гортань, что никто не сможет его вытащить. А может, причиной его смерти явится сердечная недостаточность: сердце уже колотится в грудной клетке, как пойманная крыса о стальные прутья капкана. А может, когда они выпустят его отсюда, если они вообще его выпустят, он, выйдя на улицу, услышит за спиной неожиданный и оглушительный сигнал автобуса, от которого упадет на спину, и толстые шины проедут прямо по его голове и, не останавливаясь, понесут тяжелую машину дальше.
А где Селеста? Да и знает ли она вообще, что копы взяли его и держат здесь? Да и волнует ли ее это? А как Майкл? Он скучает без отца? Самое плохое в его смерти это то, что Селесте и Майклу придется переехать. Правда, это будет для них лишь кратковременным неудобством, но они переживут это и начнут новую жизнь, ведь каждый день множеству людей приходится начинать жизнь заново. И только в фильмах существуют люди, настолько сильно привязанные к мертвым, что их жизни замирают и останавливаются, как сломанные часы. В реальной жизни смерть — это чисто земное явление, событие, забываемое всеми, кроме самого усопшего.
Дэйву частенько случалось размышлять над вопросом о том, могут ли умершие смотреть с небес на тех, кого они оставили на земле, и плакать от того, как легко и беззаботно их любимые продолжают жить без них. Ну вот, к примеру, Юджин, сын Верзилы Стенли. А вдруг и он в своих белых больничных кальсонах, склонив вниз маленькую лысую голову, наблюдает откуда-то из эфира, как его отец хохочет в баре, и думает: «Эй, отец, а как же я? Ты хоть помнишь обо мне? Ведь я же жил, был живым».
У Майкла появится новый папаша и, кто знает, может, потом он будет учиться в колледже и рассказывать какой-нибудь девочке об отце, который учил его играть в бейсбол, об отце, о котором он едва-едва помнит. Как давно это было, станет приговаривать он. Сколько времени прошло.
И Селеста все еще достаточно привлекательна, чтобы заинтересовать другого мужчину. Она должна будет это сделать. Одиночество, скажет она своим подругам, меня уже достало. А он отличный парень. И к Майклу он относится хорошо. А ее подруги тут же, в мгновение ока, предадут память о Дэйве, растопчут ее. Они скажут, тебе повезло, дорогая. И для здоровья полезно. Так что садись, не раздумывая, на этот велосипед и вперед к новой жизни.
А Дэйв будет пребывать в заоблачных высях вместе с Юджином. Они оба будут смотреть вниз, взывая к любимым, но живущие на земле не услышат их голосов.
Господи!.. Дэйв хотел сейчас только одного: забиться в угол и сжаться в комок. Он чувствовал себя абсолютно разбитым. Он знал, если эти копы появятся перед ним сейчас, ему конец. Он скажет им все, что они захотят услышать, стоит им только проявить по отношению к нему немного теплоты и дать ему еще одну банку «Спрайта».
Вдруг дверь следственной комнаты, расположенная напротив стула, на котором сидел измученный страхом и жаждой Дэйв, раскрылась и молоденький крепкого вида дознаватель, чей взгляд был одновременно беспристрастным и повелительным, — каким он и должен быть у дознавателя — вошел в комнату.
— Мистер Бойл, прошу вас пройти со мной.
Дэйв встал и пошел к двери, руки его слегка дрожали — алкоголь продолжал выходить из его тела.
— А куда? — осмелился спросить Дэйв.
— Сейчас будет проведена процедура опознания, мистер Бойл. Кое-кому необходимо на вас посмотреть.
На Томми Молданадо были джинсы и зеленая, перепачканная краской футболка. Пятна краски были и на его кучерявых каштановых волосах, на отворотах его черных резиновых рабочих сапог и даже на оправе его очков с толстыми стеклами.
Эти самые очки особенно тревожили Шона. Очки на лице любого свидетеля, появляющегося в зале суда, могут явиться той самой мишенью, на которую и нацелится в первую очередь адвокат обвиняемого. Что касается присяжных, то их бояться нечего. Эксперты, приглашенные сторонами, не взирая на то, что сами носили очки и должны были бы стоять на страже законов, благодаря сериалам «Метлок» и «Практика», воспринимали свидетелей-очкариков как наркодилеров, чернокожих, явившихся в суд без галстуков, и тюремных крыс, вершивших темные дела с окружным прокурором.
Молданадо прижался носом к стеклу, отделяющему помещение, в котором на скамейке сидела группа опознаваемых.
— Я не могу указать на того, кого я видел, пока смотрю на их лица анфас. Могут они повернуть головы влево?
Уити склонился к пульту, стоявшему перед ним на столе, и, нажав на клавишу, заговорил в микрофон:
— Всем повернуть головы влево.
Пятеро мужчин послушно повернули головы влево.
Молданадо оперся ладонями о стекло и прищурился.
— Номер второй. Это, похоже, номер второй. Вы можете попросить его подойти поближе?
— Номер второй? — уточнил Шон.
Молданадо, повернув голову назад, посмотрел на него и кивнул.
Под вторым номером был сотрудник отдела по борьбе с распространением наркотиков Скотт Пейснер, работающий в отделении, расположенном в округе Норфолк.
— Номер второй, — со вздохом произнес Уити. — Два шага вперед.
Скотт Пейснер был коротышкой с бородой, обрамляющей лицо, и лбом, шагнувшим почти до темени. Он был так же похож на Дэйва Бойла, как и сам Уити. Сержант вылез из-за стола и подошел к Молданадо, стоявшему у стекла.
— Да, да. Вот этого парня я там видел.
— Вы уверены?
— На девяносто пять процентов, — ответил он. — Понимаете, это же было ночью. На парковке темень, хоть глаз выколи, ну и… я был выпивши. Но я почти уверен. Что видел там этого парня.
— Но в своем заявлении, вы не отметили, что у него борода, — заметил Шон.
— Нет, но сейчас я думаю… да, возможно, у того парня была борода.
— И больше никто в этом ряду не имеет сходства с тем парнем? — спросил Уити.
— Больше чем уверен, — отрапортовал свидетель. — У остальных вообще нет ничего общего с тем парнем. Кого вы туда посадили, копов?
Уити, не в силах сдержать себя, наклонившись к пульту, в сердцах прошептал:
— За каким чертом я вообще затеял всю эту процедуру?
Молданадо вылупился на Шона.
— Что? Что?
Шон учтиво распахнул перед ним дверь.
— Спасибо, что пришли, мистер Молданадо. Мы пригласим вас снова, если будет нужно.
— Я все сделал правильно? Серьезно, я помог вам?
— Конечно, — ответил Уити. — Мы подадим начальству ходатайство о награждении вас почетным жетоном.
Шон с улыбкой кивнул Молданадо и, как только тот шагнул за порог, плотно закрыл дверь и сказал:
— Свидетеля у нас нет.
— Да, черт возьми.
