— Ну, что, наелись, весельчаки? — не выдержав молчания, с горечью сказала Лувис, когда трапеза была окончена.
Разбойники поднялись из-за стола, что-то бормоча, и быстро побежали к своим лошадям, которые четвертый день стояли без дела в стойлах. Эти удальцы не могли отправиться на добычу, покуда их предводитель лежал на кровати, уставясь в потолок. Они были недовольны, ведь как раз в эти дни по лесу проехало множество людей.
Маттис куда-то исчез, не сказав ни слова, и целый день его никто не видел.
А Ронья снова помчалась в лес. Три дня она искала Бирка, но он не пришел, она не понимала почему. Что они сделали с ним? Неужели они заперли его, чтобы он не мог убежать в лес и встретиться с ней? Нелегко ей было ждать, ничего не зная о нем.
Она долго сидела у лесного озера, а вокруг нее по-прежнему цвела весна. Но без Бирка она была Ронье не в радость. Она вспомнила, как когда-то бродила по лесу одна и была счастлива и весела. Как давно это было! А теперь ей хотелось, чтобы Бирк всегда был рядом.
Но, видно, и сегодня он не придет. Она устала ждать и поднялась, чтобы идти домой.
Но вот он пришел. Она услышала, как он свистит в ельнике, и радостно бросилась ему навстречу. И вот она увидела его! Он тащил на спине большой мешок.
— Я буду теперь жить в лесу, — сказал он. — Не могу дольше оставаться в крепости Борки.
Ронья с удивлением уставилась на него.
— Это почему?
— Таков уж я есть, не могу больше выслушивать брань и упреки. Трех дней с меня довольно!
«Молчание Маттиса еще хуже, чем упреки!» — подумала Ронья. И тут же она поняла, что ей нужно делать, чтобы больше не мучиться. Бирк сделал это, почему бы и ей не сделать?
— Я тоже не хочу больше жить в Маттисборгене, — воскликнула она. — Не хочу и все! И не буду!
— Я родился в пещере, — сказал Бирк. — И могу там жить. А ты сможешь?
— Вместе с тобой я могу жить где угодно, — ответила Ронья. — А лучше бы всего в Медвежьей пещере!
В окрестных горах было много пещер, но лучшая из них была Медвежья пещера. И Ронья это давно знала. С тех самых пор, как начала бродить по лесу. Ей показал ее Маттис. Мальчишкой он сам жил там не одно лето. Зимой там спали медведи, об этом ему рассказывал Пер Лысуха. Поэтому Маттис назвал эту пещеру Медвежьей, так она и стала с тех пор называться.
Вход в пещеру был на высоком берегу реки, между двумя отвесными скалами. Чтобы попасть туда, нужно было карабкаться по крутым опасным уступам, походившим на узкую лестницу. Но ближе к входу в пещеру эта лестница расширялась и заканчивалась широкой площадкой. На этой площадке, возвышавшейся над ревущей рекой, можно было сидеть и смотреть, как солнце, поднимаясь, заливает светом горы и леса. Ронья сидела там так много раз и знала, что можно жить там.
— Я приду сегодня к Медвежьей пещере, — сказала она. — А ты там будешь?
— Ясное дело, буду. И стану ждать тебя.
В этот вечер Лувис, как всегда в конце каждого дня, веселого или грустного, пела Ронье Волчью песнь.
«Но сегодня вечером я слушаю ее в последний раз», — думала Ронья, и это были печальные мысли. Тяжко было расставаться с матерью, но еще тяжелее перестать быть дочерью Маттиса. Потому она и решила уйти в лес, даже если она уже не услышит больше Волчью песнь.
И вот час настал. Лувис уснула, а Ронья ждала, уставясь на огонь. Лувис беспокойно ворочалась на постели. Но под конец она успокоилась, и Ронья, слыша ее ровное дыхание, поняла: она крепко спит.
Тогда Ронья осторожно встала и при свете очага долго смотрела на спящую мать.
«Милая моя Лувис, — думала она, — увидимся ли мы еще когда-нибудь с тобой?»
Волосы Лувис разметались по подушке. Ронья провела пальцами по рыжим прядям. Неужто это в самом деле ее мать? Она выглядела совсем девчонкой. Маттиса рядом с ней не было, и она казалась усталой и одинокой. А теперь и дочь должна была ее покинуть.
— Прости, — пробормотала Ронья. — Но я должна!..
Она тихонько вышла из каменного зала и взяла в кладовой свой узел. Он был такой тяжелый, что она едва тащила его. Подойдя к Волчьему ущелью, она швырнула свою поклажу под ноги Чегге и Чурму. Они в эту ночь стояли на карауле. Маттис не позаботился выставить караул, и за него это сделал Пер Лысуха.
— Куда это ты собралась среди ночи, виттры тебя побери?
— Я переселяюсь в лес, — ответила Ронья. — Скажи об этом Лувис.
— Почему ты сама не скажешь ей об этом? — удивился Чегге.
— Да ведь она меня не отпустит. А я не хочу, чтобы она мне помешала.
— А что на это скажет твой отец?
— Отец? — спросила печально Ронья. — А разве у меня есть отец?
Она пожала им на прощание руки.
— Передайте всем от меня привет! Да не забудьте про Пера Лысуху! И вспоминайте меня иногда, когда будете петь и плясать.
Тут Чегге и Чурм не выдержали, на глазах у них выступили слезы, Ронья тоже всплакнула.
— Думается мне, что танцам в замке Маттиса больше не бывать, — мрачно сказал Чегге.
Ронья взяла свою поклажу и перекинула ее через плечо.
— Скажите Лувис, пусть она не горюет и не боится за меня, что я живу в лесу. Она может найти меня, если захочет.
— А что сказать Маттису? — спросил Чурм.
— Ничего, — ответила Ронья, вздыхая.
Наступила ночь. Высоко в небе сияла луна. Ронья остановилась у лесного озера отдохнуть, посидела на камешке, прислушиваясь к тишине. В эту весеннюю ночь лес был полон тайн, колдовства и чудес, как в древние времена. Он таил в себе много опасностей, но Ронья их не страшилась.
«Только бы дикие виттры держались подальше, тогда мне нечего бояться, тогда лес для меня — дом родной, все равно что Маттисборген, — думала она. — Лес и всегда-то был мне домом, а теперь, когда другого дома у меня больше нет, он мне еще дороже».
На черной поверхности озера блестела узкая полоска лунного света. Она была очень красива, и Ронья радовалась, глядя на нее. Разве не удивительно, что можно радоваться и печалиться в одно и то же время? Она печалилась, думая о Маттисе и Лувис, и радовалась окружавшей ее волшебной, прекрасной, тихой весенней ночи.
Теперь она будет жить в этом лесу. Вместе с Бирком. Она вспомнила, что он ждет ее в Медвежьей пещере. Зачем же она сидит здесь и мечтает?
Она поднялась и взяла свою поклажу. Путь ей предстоял не близкий, ни тропинки, ни дороги туда не вели. И все же она знала, как туда идти. Так же, как знают звери. Как знают ниссе-толстогузки, тролли- болотники и серые карлики.
И так она шла спокойно по залитому лунным светом лесу между сосен и елей, ступая по мху и черничнику, мимо болот, поросших ароматным багульником, мимо черных омутов и бездонных трясин, карабкалась по поваленным деревьям, переходила вброд журчащие ручьи. Она шла по лесу напрямик к Медвежьей пещере.
Она видела, как на холме пляшут тролли-болотники. Пер Лысуха говорил ей, что они пляшут только лунными ночами. Она остановилась и стала украдкой смотреть на них. Странным был их танец. Они медленно и неуклюже кружились, бормоча что-то непонятное. Пер рассказывал, что это их весенняя песня. Он даже пытался сам петь, как тролли, бормоча что-то чудное. Но теперь она поняла, что его бормотание было вовсе не похоже на настоящую песню троллей-болотников. Их песня звучала как что-то древнее и печальное.
Вспомнив о Пере, она не могла не подумать о Маттисе и Лувис, и сердце у нее сжалось.
Но когда Ронья наконец подошла к пещере и увидела огонь у входа в нее, она забыла про отца и мать. Это Бирк разжег костер, чтобы они не замерзли прохладной весенней ночью. Костер пылал и светил так ярко, что был виден издалека, и Ронья вспомнила слова Маттиса: «Там, где очаг, там и дом!»
