было.
Мы продолжали ждать у моря погоды и уже подумывали насчет того, чтобы покинуть город и попытать счастья в другом месте. Но южнее Утаорана вдоль всего берега на тысячу километров тянулась сухая полупустыня с жалкими рыбачьими селениями, а на Иберийском полуострове – ближайшей цивилизованной территории – вспыхнула очередная династическая смута (там этот вид деятельности, насколько я успел понять, – нечто вроде любимой народной забавы).
Что касается юга, то там расположены владения могущественной державы Фульбо. Эта страна занимает четверть Африки и изрядную часть Южной Америки и является одним из сильнейших государств мира, а господствующий там воинственный культ Дингана и Монгалы заставляет нервничать соседей ближних и дальних. Еще там очень ценятся белые рабы. С грустью мы обнаружили, что деваться нам особенно некуда – оставалось отыскать то, что нужно, в Утаоране.
Секер Анк
День, переломивший мою судьбу, впечатан в мою память навсегда.
Мы – сливки городской богемы, собравшиеся в доме сенатора и лорда с древнейшей родословной Тхайа Онда, – сидели в зале шикарного особняка на Восточной стороне Гоадена, столицы Гоадена, именуемого издревле Городом Тысячи Башен.
Гости беседовали о литературе, искусстве, истории, философии, обсуждали великосветские сплетни или просто любовались великолепным закатом, бившим в огромные окна.
А я… я был всецело поглощен тем, что любовался Хианой, своей единственной любовью. Она же делала вид, что не замечает меня, и, мило склонив головку, беседовала с одной из дочерей хозяина, тонкой нескладной девушкой в очках. Вокруг меня умнейшие (во всяком случае, считающиеся таковыми) люди Гоадена беседовали, обсуждали произведения искусства, читали и прямо тут же сочиняли стихи, спорили. Но кроме Хианы меня ничего не интересовало.
– В Нижнем Городе опять говорят о Спасителе Народа, – громко бросил кто-то слева от меня, чем оторвал от приятного занятия. – Вот-вот придет, мол.
– Стоит ли прислушиваться к словам темных людей? – отмахнулся профессор Тумур – великий историк и математик, известный на всем материке, декан Всегоаденской Академии.
Потом кто-то упомянул Джахандарана, и собравшиеся принялись обсуждать на разные лады эту личность.
И я тогда сказал – несколько раздраженно, ибо разговоры отвлекали меня от созерцания моей подруги, – что в любой другой стране его бы давно повесили.
Профессор сокрушенно всплеснул руками и тут же принялся многословно меня опровергать, а Хиана виновато улыбнулась, словно прося прощения у присутствующих за мою неотесанность.
Хотя остальные гости почтительно примолкли при словах Тумура, я догадался по выражению их лиц, что мои мысли насчет Джахандарана разделяют многие из них.
Родственник правящего дома, упорно называющий себя принцем, он в юности участвовал в мятеже Синих Повязок, но успел вовремя сдаться и получить полное прощение. Он пользовался любым поводом, чтобы выставить себя защитником униженных и обиженных, трижды избирался в Сенат и все три раза с треском вылетал из него по именному указу монарха, отчего его популярность, естественно, только росла.
Он был замешан в нескольких заговорах, но всякий раз по непонятным причинам отделывался легким наказанием, а потом, совершенно обнаглев, лично возглавил переворот.
Это было семь лет назад, и дело почти удалось. Но поскольку его заботили только собственные амбиции, заговорщики перессорились еще до начала путча, и танки и гвардия, вышедшая ночью из казарм, так и не двинулись к дворцу. Он успел тогда бежать за границу, в то время как остальные вожаки заговора были расстреляны. Оттуда он вернулся не так давно, получив очередное помилование, возмутившее многих.
– …И потом подумайте еще об одном, – наставительно продолжил тему хозяин этого гостеприимного дома. – Представьте, что Джахандарана – в сущности, безвредного болтуна – в самом деле упрятали в тюрьму или, не приведи Двуликий, казнили, как вы только что сказали. Так вот, подумайте, что будет, если на его место придет кто-нибудь из тех, что вьются вокруг него, кто-то действительно опасный… Да любой монарх был бы счастлив, имея своим врагом такого, как Джахандаран. С подобной оппозицией можно править вечно! – закончил свою мысль сенатор.
То, что до разговора со мной снизошел столь важный человек, меня тоже оставило равнодушным – ведь в моей голове была только Хиана.
Она тем временем опять улыбнулась гостям и тут же бросила в мою сторону нежный взгляд.
Я испытал прилив гордости. Красавица и знаменитость Хиана, богиня гоаденских художников и поэтов, принятая в члены Сангхи – так у меня дома назывался союз литераторов, музыкантов, ученых и художников, – в неполных шестнадцать умная и богатая, предпочла всем поклонникам меня, обыкновенного, в общем, человека, сына заурядного мелкого лавочника с городской окраины. Да к тому же еще работающего в такой прозаической сфере искусства, как резьба по дереву.
Я увидел, как, не сдержавшись, поморщился, глядя на нас, известный художник Марон, один из прежних ухажеров Хианы. Картины его пользовались известностью и приносили ему некоторый доход, хотя жил он в основном на деньги своего отца – богатого торговца рыбой.
Я издевательски кивнул ему.
Сенатор тем временем продолжал вещать что-то о мудрости правящего Гоаденом Тайного Совета, не подозревая, что именно в эти минуты солдаты уже выбегают из казарм, а упомянутый нами Джахандаран произносит вдохновенную речь перед толпой в пятнистых мундирах цвета леопардовой шкуры, заполнившей дворцовую площадь.
Я почти не слушал, думая только о Хиане. В ее присутствии я мог думать только о ней.
Познакомились мы случайно: как-то пришла она в магазинчик, где продавались мои статуэтки, мы разговорились, а уже через несколько дней она первая поцеловала меня…
Внезапно внизу послышался шум и топот множества ног, кто-то из кухонных работниц тоненько вскрикнул. Что-то с грохотом упало.
Дверь распахнулась от сильного удара сапогом, и уже через несколько мгновений комната наполнилась солдатами.
– Сенатор Тхай Онд есть среди присутствующих? – с гортанным акцентом, выдававшим в нем уроженца юга, спросил возглавлявший их капитан, не тратя времени на приветствия и прочие подобные излишества.
– Да, это я, почтенные, – сухо бросил наш хозяин, не вставая. – И зачем я вам нужен?
– Нет, ты-то нам как раз и не нужен, – рассмеялся стоявший позади капитана ротмистр и трижды разрядил в сенатора револьвер.
Казалось, мир рухнул в этот миг. Мы все стояли парализованные даже не ужасом – нет, этому чувству нельзя было подобрать определения. То, что мы только что увидели, просто не могло произойти.
Между тем убийца спокойно спрятал оружие, подошел к обвисшему в кресле телу сенатора Тхайа – члена императорской фамилии, министра по делам просвещения и искусств, члена Вышнего Синклита служителей Двуликого. Приподняв обвисшую голову за волосы, он смачно плюнул трупу в лицо.
– Вот так, – насмешливо произнес он. – Это тебе, шакал, за нашу кровь, которую вы пили из нас всю свою жизнь! – И добавил, нарочито коверкая слова, совсем как в анекдотах о тупых южанах: – Абыдна, да?
Он спихнул труп на пол. Только после этого мы пришли в себя.
Марон, воздев кулаки, бросился на капитана. Прогремел выстрел, и голова художника брызнула красными ошметками.
– Зря, Кахор, – со спокойной улыбкой обратился вожак к одному из своих людей, держащему наизготовку дымящийся карабин. – Я бы справился с этим слизняком сам, да и смерти он не заслужил.
Взгляд его перешел на замершую Хиану.
– Какая красавица, – прищелкнул языком капитан. – Я, пожалуй, заберу ее себе. Не дело такой прекрасной женщине быть среди этих слизняков.
По его знаку двое схватили все еще замершую в ступоре Хиану, заворачивая ей руки за спину.
