Громила принялся сбрасывать одежду. Через минуту-другую он предстал передо мной во всей своей омерзительной «красе». Голый, волосатый, грузный. Он остался в сапогах, и в ту минуту это больше всего потрясло меня.
– Прикажи ей снять с тебя сапоги, – пробормотал, пуская слюни, альбинос.
– Зачем? Для нее я и так буду хорош!
Вновь они засмеялись, и на их лицах я смогла прочесть то, что полностью занимало их проспиртованные мозги.
Сейчас они, серые гарнизонные крысы, будут делать все, что захотят, с той, о которой еще за два года до того и помыслить не могли, которая, даже оставшись нищей, не взглянула бы в их сторону и которая каких-то три месяца назад могла отправить любого из них на виселицу.
– Никогда еще не трахался с офицером! – загоготал, лениво, вразвалочку приблизившись, здоровяк. – Ты подумай, телочка: будь ты мужиком, тебя бы на кол насадили или в каменоломни загнали. А так ты и жива, и принесешь куда больше пользы! Теперь твоя работа будет, конечно, не такая легкая, как гноить по тюрьмам безвинных людей, но зато тебя ожидает море удовольствия, и к тому же бесплатного!
Они опять заржали.
– Точно – пусть баб тоже в армию берут! Хорошо бы нам в помощь сюда женский полк прислали, – визгливо хохоча, захлопал себя по бокам мозгляк.
Грубо обхватив за бедра, громила рывком посадил меня к себе на колени.
Вновь гогот. Вскочив с мест, они обступили нас, чтобы лучше видеть то, что сейчас будет происходить.
– Ну как – тебе приятно?
Его рука грубо шарила по моему телу, другой он до боли стискивал мне грудь. Еле сдерживая гримасу боли и отвращения, я изо всех сил старалась, чтобы лицо мое осталось таким же спокойным, словно ничего не происходит.
Это его разъярило.
– Ну, улыбайся! Что же ты не улыбаешься? Разве тебе не хорошо? – проревел он, обдав меня вонью изо рта. – Тебе ведь, сучка, всегда было хорошо! Ты жила в свое удовольствие, пока я надрывался за кусок хлеба. Если бы не эта война, не видать бы мне этих нашивок, а вам, дворянским выродкам, все за так достается!
Я хотела что-то сказать в ответ. Что – уже не помню…
Он сильно и со злобой ударил меня в живот. Задохнувшись, я рухнула перед ним на колени.
– Я тебе не разрешал говорить, сука знатная! – рявкнул он. – Твой рот вообще не для этого!
Потом, зло оскалясь, он с силой швырнул меня прямо на пол, лицом вниз, и всей тяжестью рухнул сверху, придавив к кое-как струганным доскам.
Я беспомощно распростерлась под навалившейся на меня тушей.
«Спокойнее, – повторяла я, чувствуя нарастающую боль внизу живота, – это не ты, а всего лишь твое тело…»
Прошло несколько минут, показавшихся мне бесконечно долгими, наполненных мучительными страданиями и желанием немедленно умереть.
– Ладно, – он поднялся, – на сегодня я доволен. Давайте ребята, повеселитесь. Она ваша.
Они обступили меня и тут же кинули жребий, кому за кем, при этом поругавшись и помирившись, пока я лежала, про себя призывая смерть. Потом меня грубым рывком подняли с пола.
– Ты как – уже развлекалась разом с двумя, кошечка? А с тремя? – спросил белобрысый лейтенант.
– Конечно, – расхохотался другой, – они же все развратницы, все аристократки – шлюхи первостатейные. Помню, в Арзоре познакомился я с одной…
Остатков гордости у меня хватило, чтобы попробовать плюнуть ему в лицо, но рот пересох начисто. Но мою попытку сопротивляться они заметили. Удар в бок заставил меня забыть обо всем, кроме дикой боли.
И началось…
Я давно уже не была наивной девчонкой – полгода работы в тюрьме кое-что значат. Но если бы я была способна удивляться тогда, я бы удивилась: какую мерзость может измыслить человек!
Но и этого им было мало. Они еще заставляли меня изображать страсть и удовольствие, говорить им ласковые слова, восхищаться их мужской силой…
В промежутках между развлечениями они били меня – так, чтобы не повредить ничего серьезного, а только заставить корчиться от боли, – меня тоже учили таким приемам. В конце концов я не выдержала и стала просить, чтобы они не делали мне больно, что я согласна на все и сделаю все, что они хотят, но только пусть не бьют…
Их ржание еще долго слышалось мне в ночных кошмарах, заставляя просыпаться.
В нашу тюрьму меня тащили почти волоком двое солдат. С сальными шуточками они грубо лапали меня, но их рук я почти не ощущала. Я даже не реагировала на их слова, что вот, когда я надоем господам офицерам, они тоже вдоволь повеселятся со мной.
Память услужливо подбросила мне картину. Двое специально отобранных голых палача волокут истошно кричащую, изо всех сил упирающуюся женщину в лохмотьях разодранного платья в особую камеру – и такой способ сломить волю жертвы был в нашем арсенале. «Боги, что я делала! – застонала я про себя, хотя уж к этому причастна не была. – Это кара… Лучше бы мне утонуть вместе с мамой и отцом!»
До койки я дошла на подгибающихся ногах и свалилась на нее, желая одного – заснуть и больше не просыпаться. Несколько часов я провалялась в полузабытьи и даже стала чувствовать себя получше. Ведь по-настоящему за меня не брались, несмотря на все, что со мной сделали. Глупо было бы ухайдакать девку для удовольствий в первый же раз, лишив себя развлечений на будущее.
Но вот наше обиталище наполнилось голосами – с «работы» вернулись десятка два моих новых товарок. Я даже не обернулась – мне все было безразлично, – но тут меня кто-то грубо схватил за плечо и посадил на кровать. Передо мной стояла Кобыла, уперев руки в бока.
– Ну что, дворяночка, как отдохнула? – издевательски спросила она. – В чем дело: разве тебе не понравилось? Рассказывай, кто и как. И поспешай – девочкам интересно послушать. Скажи: сколько их было? Я вот сегодня пятнадцать подняла – ну, тебе, ясный пень, такого не осилить, но хоть семерых-то обслужила?
Мне стало необыкновенно противно – я еще не разучилась воспринимать себя дочерью знатных людей, чьи пращуры издревле повелевали Йоораной, а передо мной была всего лишь солдатская шлюха.
Я не сказала в ответ ничего – любое усилие вызывало во мне отвращение, просто сбросила ее руку и опять попыталась лечь.
Она ударила меня в лицо. Я не успела закрыться, а может быть, уже и не захотела – настолько мне было все равно.
Затем последовала оплеуха, после которой я оказалась на полу. Кобыла уселась мне на грудь и с силой сдавила мне шею.
Я даже не попыталась оторвать впившиеся мне в горло пальцы.
«Вот и хорошо, – отстраненно подумала я, – вот все и закончится…»
Душила она меня неумело. Я бы справилась с этим куда лучше и быстрее, переломив гортань или пережав яремную вену. В глазах уже потемнело, когда хватка резко ослабла.
– Надеешься, дворяночка, что прикончу? – хихикнула Кобыла. – Не надейся – очень надо подыхать из-за тебя. Ты мне просто все вылижешь как следует. А будешь рыпаться, я тебе, для начала, глазик выдавлю. За это мне ничего не будет – трахают-то нас не в глаза! – Она истерически и зло расхохоталась, запрокинув голову. – Вон, Каро так вообще слепая, и ниче! Ну давай, работай языком, не то… – Ладонь легла мне на лицо, слегка вдавив глаза.
Я готова была умереть, но ублажать эту дрянь было выше моих сил. Рывком сбросив ее с себя, я изо всех сил ударила ее коленом в живот.
Не ожидавшая отпора Кобыла опрокинулась на спину, но тут же вскочила, в самых отборных выражениях сообщив, что именно она со мной сделает.
В эти секунды даже боль во всем теле отступила куда-то, и сами собой вспомнились приемы, выученные за долгие тренировки. Наша схватка закончилась в несколько ударов сердца.
