куда бы то ни было.
Вместо этого я напряженно ждал, что страж порядка вдруг перегнется через стол, и, сцапав меня за шиворот, прорычит: «А ну, мерзавец, признавайся!»
Я буквально ощущал, что он не верит нам ни капли. Но почему бы ему нам не поверить, в самом деле? Ведь мы же не грабители, взятые на месте преступления?
Разве нет в этом мире людей, не преступников, которым тем не менее не с руки афишировать свою жизнь и биографию?
– Ладно, – внезапно оборвал мои невнятные излияния на полуслове инспектор. – Я не знаю, кто вы и как случилось, что вы ухитрились потерять документы вместе с вашей яхтой. Но вы нигде не числитесь, ни в каких розыскных списках, и предъявить вам нечего – это для меня главное. Приятели, – продолжил он, – я служу закону тридцать с лишним лет и повидал всякое. И поэтому знаю: не всякого нарушителя хватай. Случается, поспешность вредит как нарушителю, так и закону, и неизвестно – кому больше. Поэтому я оставлю вас в покое. Но, конечно, и вы должны будете пойти мне навстречу… – Он замолчал, словно раздумывая, в чем именно должно заключаться это «навстречу».
«Слава богу, – подумал я. – Началось с прочувствованного разговора за жизнь, а закончилось тривиальным предложением дать на лапу. Да здравствуют все взяточники во всех мирах!»
Мидара, мгновенно сообразив, к чему идет, выложила на стол и подтолкнула полицейскому извлеченную из кармана вещицу – платиновую, с несколькими небольшими бриллиантами чистой воды.
– И как это следует понимать? – официально спросил начальник полиции.
– Эту вещь мы совершенно случайно нашли на полу в заведении, где остановились, – как ни в чем не бывало сообщила Мидара. – Мы, как вы, надеюсь, верите, честные люди, и чужого нам не надо. Она ведь может быть краденой, так что мы передаем ее вам.
Он некоторое время созерцал побрякушку, потом небрежно смахнул ее в ящик стола.
– Ладно. Вижу, вы действительно честные ребята, которым не повезло. Короче, я знаю одного человека, который сможет вам помочь. С документами. Он живет в Лигэле, туда я советую вам отправиться… – Вот, – щелчком пальца он пустил в нашу сторону по полированному столу шестиугольную визитную карточку лилового цвета.
Местных цифр и букв мы не разобрали, но он зачем-то назвал адрес вслух:
– Квартал двадцать пять, улица Синяя, магазин Кора Синада. Спросите Бакора. Скажете: от дядюшки Пира. Покажете ему вот эту карту. Обязательно покажете. Без нее… – Он не стал углубляться в тему. – А пока я выпишу вам временные удостоверения на предъявителя, для тех, кто желает сменить имя и лицо.
Получив через час с небольшим свои временные удостоверения – большие карточки с нашими объемными фото, но без имен, – мы сели на паром, шедший на материк.
Чтобы купить билет, мы продали платиновую серьгу, оказавшуюся у Дмитрия.
Старое корыто было в пути двое суток. За это время оно достигло берега, вошло в устье небольшой реки, поднялось километров на сто пятьдесят и наконец остановилось у запущенного и грязного причала в одном из пригородов Лигэла. Оттуда мы еще несколько часов тряслись на здоровенной колымаге, именуемой автобусом.
Величиной с большегрузный трейлер, двухпалубный и трехсекционный, с резиновыми гармошками сочленений, своим цветом и загрязненностью напоминавший шкуру дохлого динозавра, он был похож на гибрид самосвала с вагоном самой паршивой электрички.
Грязный внутри немного менее, чем снаружи, с воняющим неизменной хлоркой туалетом и замызганным буфетом, где в автоматах продавались слабое пиво, похожее на прокисший лимонад, заправленный для пены стиральным порошком, и подогретое желе в картонных стаканчиках, сделанное неизвестно из чего.
Лица немногочисленных пассажиров в свете тусклых плафонов казались картонными масками, да еще кондуктор, всякий раз проходя мимо, бросал на нас подозрительные взгляды.
Ночная дорога (судя по качке – давно не ремонтируемая) нагоняла тоску, тем более что мы уходили все дальше от моря – единственной нашей надежды, и что будет с нами дальше, по-прежнему было абсолютно неясно.
Три или четыре раза автобус останавливался минут на десять-пятнадцать, становясь на зарядку.
И всякий раз сидевший рядом со мной старик в мохнатом жилете и такой же шляпе, с пластиковым мешком доверительно сообщал мне, что в прежние времена, когда машины ездили на пузырьковых накопителях с углеродной массой, останавливаться пришлось бы чаще, чем при наличии этих новомодных сверхпроводящих аккумуляторов. Да только вот когда знаешь, что бывает, когда такой аккумулятор взрывается – сперва углекислота разносит колбу термоса, а потом высвобождается заряд из разогревшегося сверхпроводника, – то никакого прогресса, честное слово, не пожелаешь.
К середине поездки этот старикашка, регулярно заводивший одну и ту же песню о взрывающихся накопителях и недостатках прогресса, уже начинал откровенно действовать мне на нервы.
Путешествие изрядно нас вымотало, и по прибытии в Лигэл нас хватило лишь на то, чтобы добраться до указанной любезным островным полисменом гостиницы и завалиться спать в наспех взятом номере. Впрочем, перед этим нас ждала еще одна не очень приятная процедура.
После того как мы показали выписанные на Оргее справки и на вопрос, бывали ли мы раньше в Межокеанских провинциях – так официально называлась здесь Америка, – дали отрицательный ответ, гостиничный детектив (пожилой лысый мужик в коричневой униформе) зачитал нам бумагу. В соответствии с ней нам запрещалось производить раскопки и покупать, получать в дар и обменивать предметы, принадлежащие «богомерзкому народу Каорана». За нарушение нас ждали репрессии вплоть до разжалования в низшие подданные, а за своевременный донос – поощрение в размере до трети имущества нарушителя. Кроме того, нам предписывалось ни под каким видом не читать насквозь лживую «Тайную историю покорения Каорана». (Ее принес нам в номер спустя несколько дней наш сосед по этажу – помятый тип с бегающими мышиными глазками – и взял за нее всего шесть «белых».)
И вот мы живем здесь, в Лигэле. Можно сказать, прижились.
За прошедшие дни мы выучили десяток слов, так что могли, хотя и с трудом, читать вывески. Так же с грехом пополам мы научились разбираться в местных идеограммах. Теперь мы знали, что три треугольника, вложенные один в другой, – символ игорного заведения, два скрещенных ножа – вовсе не эмблема здешнего общепита, а знак медиков, вроде нашей змеи и чаши. Сосуд белого металла с узким горлышком, увешанный колокольчиками, – распивочная, а такой же, но с ящерицей, – заведение, где женщины развлекают гостей тем, что им дала природа. А к примеру, бегущий мамонт с воздетым хоботом' обозначал все связанное с транспортными средствами. Местные средства передвижения, кстати, внешне сильно отличались от знакомых мне по прежней жизни. Легковушки напоминали крошечные микроавтобусы, а самые шикарные – папиросные коробки с зализанными очертаниями, поставленные на шесть колес. Да, почему-то здешние конструкторы упорно ставили свои изделия на три оси.
И кстати, мы узнали, что с нами, собственно, случилось. Воры-гипнотизеры, охмуряющие своих жертв силой внушения, не были тут редкостью.
Что до бумаги с портретом Мидары (именно такими контрактами обычно оформляются тут сделки), то, видимо, в сумке, с которой не расставался, тот тип и прятал лазерно-цифровой фотоаппарат…
Это был мой второй большой выход в город. Первый произошел вчера, когда я под охраной скандинава и Орминиса отправился на добычу денег.
Путь наш лежал на главный городской рынок, чье народное название – Большая Яма – вошло даже в официальную хронику.
Эта Большая Яма представляла собой огороженный высоким забором кусок земли примерно два на три километра.
Неподалеку возвышались тридцати-сорокаэтажные башни из отливающего синевой стекла – по соседству с Ямой располагался самый престижный район Лигэла, – а тут было самое обычное торжище, блошиный рынок, какие я видел не единожды. Почти такие же были в этом мире и сто, и тысячу лет назад.
Яма была не самым плохим местом в городе. Ничего по-настоящему опасного и противозаконного тут не происходило. Самые злачные места располагались на восточной окраине, в Кури. Тут же обыкновенная, в
