Вообще-то Карсидар действовал не по правилам. То есть, не совсем по правилам, если так можно выразиться. Войско вёл он, а полководцу лучше всего держаться в середине отряда, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию и впереди, и позади себя и вовремя отдавать приказы.
Но согласно неписаным законам мастеров, сопровождавших караван с грузом, один из них занимал место в голове колонны, а другой - в хвосте. Вот и Карсидар решил поступить таким же образом, примерившись к сложившейся ситуации. Во время переправы войско оказывалось как бы разорванным надвое, покидая правый берег Дона и одновременно высаживаясь на левый. Карсидар не мог находиться по обе стороны реки одновременно, но вполне мог одним из первых перебраться на левый, слабо изученный, а потому потенциально более опасный берег. Михайлу же было приказано оставаться на правом и в любой момент быть готовым включиться в мысленную связь. Для этого ему просто нужно было всё время думать о Карсидаре, а остальное тот сделает сам.
Разумеется, ничего особо сложного в этом не было, только вот Михайло вновь запереживал. Впрочем, так бывало всегда, когда обожаемый зятёк брался за 'колдовство'. Ну да ладно...
- Так смотри мне! - ещё раз наказал Карсидар, взял Ристо под уздцы и повёл гнедого на ближайший паром.
Переправа началась. Сложив в кучу оружие, выстроившись друг за другом в затылок и потопав ногами в поисках удобного положения, воины схватились за канат, оставшиеся на берегу развязали крепления - и постепенно набирая ход, паромы дружно поползли к левому берегу. Пока можно было достать до дна, остальные помогали временным паромщикам, отталкиваясь копьями.
Карсидар стоял в самом центре плота. Хотя он уже давно узнал причину, по которой испытывал инстинктивный страх перед глубокими реками (да и ленивое течение Дона не шло ни в какое сравнение с быстриной Зальды, в которую маленького Карсидара вынесло из безымянного горного притока), он всё равно на всякий случай решил не подходить к краю слишком близко.
Страх... Плохо, когда это чувство охватывает бойца! Никуда не годится. Ну, что тут такого: переправа как переправа, дело обычное. Но как-то неспокойно было на сердце у Карсидара. Точно смутная щемящая тоска свила гнездо у него в душе и никак не желала улетать. Да и как не волноваться, когда он с Читрадривой в своё время поймал татарское войско в ледовую ловушку именно на переправе. Лишь бы эти собаки не вздумали теперь отыграться! Кто знает, что взбредёт им в голову?
А всё проклятая тоска! Она, она... И ещё этот проклятый Зерахия. Являться перед самым выступлением в дом королевского воеводы и смущать его дурацкими речами... Ишь чего надумал!
Тем не менее, несмотря на мрачные пророчества шепетека, поход проходил пока неплохо. Столкновений с татарами не было, если не считать мелких стычек, в которых ни один русич серьёзно не пострадал. Замешкавшиеся смоляне нагнали их всего-то на шестой день похода, так что не пришлось ломать голову, где они запропастились.
А что до местного бога, то Его поддержка обеспечена. В день выступления сам митрополит Иосиф отслужил благодарственный молебен за русское войско в Софийском соборе, а также лично благословил воинов, прошедших маршем мимо стен, видевших ещё Ярослава Мудрого. И хоть злопамятный старик до сих пор испытывал стойкую неприязнь к 'колдуну Хорсадару', всё же он помолился отдельно и за королевского воеводу Давида, возглавившего поход против татар.
Правда, Карсидар не верил в действенность молитвы Иосифа. Если вспомнить, сколько сил истратил митрополит впустую, пытаясь противостоять ему и Читрадриве, оставалось заключить, что все эти торжественные молебны, сопровождаемые песнопениями и воскурениями ладана, не более опасны для колдовства, чем попытка пробить щит швейной иглой. Зато подчинённых Карсидару воинов церемония благословения сильно воодушевила, а что хорошо для армии, хорошо и для полководца.
Хотя оставалось в силе мрачное пророчество Зерахии, о котором никто, кроме Карсидара, понятия не имел... И хорошо, что так! Пусть неприятный осадок от всех разговоров полоумного торгаша останется только на душе у воеводы и не смущает войско. А уж Карсидар постарался совладать со всеми мрачными мыслями. Особенно с предчувствием по поводу встречи с татарским колдуном.
Карсидар сунул в карман руку, но не найдя на привычном месте никакого амулета, лишь рассеянно усмехнулся. На одном из многочисленных привалов он всё же решился уничтожить кусочек кожи, сорванный с шеи неудачливого татарского посла. Карсидар полагал, что именно таким образом удастся избавиться от гнетущего ощущения нависшей над ним и его войском опасности.
Он отлично помнил, как всё происходило. Было уже очень поздно, около полуночи, а может и за полночь. Карсидар восседал верхом на седле, снятом на ночь с Ристо. Вглядываясь в трепетные язычки огня, уменьшавшиеся с каждой минутой, привычным движением вытащил из кармана кожаный амулет, повертел его из стороны в сторону, переложил из руки в руку... да и бросил прямо на кучу красновато- оранжевых угольев.
Будь что будет, решил тогда Карсидар. Может, он в самом деле таскал в кармане этакий кусочек мощи, овладеть которой ему не под силу. Но ведь ясно, что лезвием слишком острого ножа можно поранить неумелую руку, так не лучше ли выбросить нож?! Не исключено также, что это был лишь простой кусок кожи. Тогда тем более нужно было уничтожить его, выбросить из головы всякие сомнения и в дальнейшем не отвлекаться ни на какие посторонние вещи. Хватит ломать голову над всякими глупостями! Армия продвигается по неизученным землям, здесь следует держать ухо востро, и у королевского воеводы есть над чем думать и о чём заботиться.
Упав на угли, кожаный амулет повёл себя довольно странно: не сморщился, не съёжился, а лежал ровно, как кусок коры. И загорелся не от середины и не от краёв, но вспыхнул как-то весь разом, сыпанул вокруг зеленоватыми искорками - и моментально исчез, не оставив после себя никакого пепла.
Кто его знает, почему так случилось! Скорее всего, пошедшая на изготовление амулета кожа была чем- то таким пропитана. Поэтому и запахло у угасающего костра не тошнотворной горелой гадостью, как должно было пахнуть. Пополз от углей дивный тонкий аромат, от которого слегка кружилась голова. Карсидар на всякий случай вскочил, отошёл подальше от кострища и не приближался к нему, пока странный запах не улетучился. Итак, если в татарском амулете и была сокрыта хотя бы капля колдовства, она сгорела посреди бескрайней степи и развеялась безобидным дымком, не причинив никому ни малейшего вреда.
Вопреки ожиданиям, после уничтожения амулета чувство тревоги не исчезло окончательно, а лишь притупилось. Зато по прошествии нескольких дней, в течение которых на душе было более-менее спокойно, опасения вернулись; причём теперь они стали как бы накатывать волнами, иногда слабыми, почти незаметными, иногда же наоборот такими сильными, что Карсидар едва выдерживал их натиск. Он то нисколько не сомневался, что поступил с бесполезным кусочком кожи совершенно правильно, то вдруг в отчаянии корил себя, что поспешил с сожжением амулета... Хотя как же поспешил, когда перед тем таскал его почти три месяца?! Глупости всё это.
Однако кожа горела необычно. Значит, с ней не всё так просто. Теперь ясно, что среди татар объявился некто, способный по крайней мере озадачить Карсидара кусочком кожи, исчезающим в огне без следа, да ещё со снопом зелёных искр.
Надо заметить, Карсидар был основательно заинтригован случившимся и при всей неоднозначности этого маленького события, при всей неопределённости сложившейся ситуации рвался вперёд с горячностью неопытного, бесшабашного юнца. Ещё бы! Мастер Карсидар никогда не бегал от опасности, наоборот, за долгие годы привык встречаться с ней лицом к лицу и упорным сопротивлением преодолевать любые препятствия. Не пристало поворачивать вспять и королевскому воеводе Давиду, негоже пугаться неведомо чего и несостоявшемуся иудеянскому принцу, сыну короля Ицхака.
Итак, в любом случае - вперёд, и только вперёд!
Может быть, именно из желания не сворачивать, не отступать перед притаившейся впереди угрозой Карсидар как раз и переправлялся на левый берег Дона в числе первых. Если подумать хорошенько, можно было поступить наоборот, отправив сюда тестя, а самому оставаться с арьергардом.
Ну да ладно, поплыл вперёд, и всё тут. И не о чем дальше спорить с самим собой. Тем более, что вот он, левый берег, совсем уж недалеко до него осталось. Как говорится, рукой подать. Расступается, неумолимо редеет под лучами низкого утреннего солнца туман, отчётливо прорисовываются силуэты русичей, которые натягивали канаты, а теперь поджидают паромы. И лениво журчит и плещется у края плота студёная вода, чёрная глубина которой вызывает неприятные ассоциации с разверзшейся бездной. И даже в стелящемся над водой тумане чудится благоухание сгоревшего амулета. Настоящее наваждение...
