– Насколько это возможно, я думаю. Я не особенный защитник жен. Правда, у меня небольшой опыт в этом вопросе.
– Можете вы сказать, что ваш брат – ваш сводный брат, – исправился он, – был счастлив с миссис Ле Гранд?
Руа пожал плечами:
– Счастливый Сент? Вряд ли. Его и ангел небесный не смог бы осчастливить.
– Но можете вы сказать, Руа, что она была хорошей женой? Что она принимала к сердцу его интересы? Что она вела себя, как подобает замужней женщине?
– Пожалуй, да, – небрежно протянул он. – Пожалуй, она была неплохой женой. Работала как собака. Всем известно, как она обустроила Семь Очагов. И потом, она хорошо обращалась с его сыном. – Кончик хлыста снова занялся грязным пятном на сапоге. – А что касается отношений моего брата с женой, меня это не занимало. Правда, как я уже сказал, у нас с братом были разногласия по многим вопросам. И это был один из них. Между нами говоря, я никогда не мог понять, как это он мог жениться на саквояжной янки- училке, даже если и хотел заполучить хорошего надсмотрщика.
Теперь весь магазин сотрясался от хохота. С изумлением я поняла, что теперь я прощена, таким беззаботным был этот смех, и в нем не было ни прежней напряженности, ни враждебности. Но даже вердикт о том, что Сент-Клер погиб в результате несчастного случая, не смог рассеять моего разочарования. Действительно, обратив разбирательство в фарс, Руа рассеял в насмешках зловещее подозрение, что я помогла утонуть своему мужу. Но способ, который он избрал, принес мне мало утешения. Он сделал мня посмешищем, 'саквояжницей, янки-училкой', нелюбимой и нежеланной, на которой женились, чтобы она, как хороший надсмотрщик, гоняла негров в поле. Он лишил меня моего женского достоинства. И, покидая сборище, проталкиваясь через толпу, я подумала, что лучше бы я предстала перед миром убийцей, чем такой презренной и жалкой фигурой.
Я вышла из лавки Ангуса Мак-Крэкина и стояла на улице Дэриена, а впереди меня ждало неизвестное будущее, такое же несчастливое и безрадостное, как тогда, в первый день, когда я уже стояла здесь в ожидании лодки из Семи Очагов.
Теперь я возвращалась в дом Ле Грандов, к Руперту и Старой Мадам, к своему ребенку, к борьбе за благополучие. Теперь мне предстояли еще большие трудности, чем прежде. Мои деньги на жалованье рабочим лежали на дне реки. Теперь я должна из небольших остатков расплатиться с ними. Предстоит нанять новых рабочих. Мне придется ухитриться проделать ту же работу с меньшим количеством рук. Даже слуг придется уволить; Марго и Маум Люси должны будут покинуть нас. Только вдвоем с Тиб нам придется держать дом и заботиться о детях и Старой Мадам; а Вину все так же придется возить меня сюда и обратно. Как ни презираю я этот город, мне придется наладить некоторые связи, чтобы снова получить хороший урожай.
Вся эта борьба за выживание, все эти проблемы, что ждали меня, не имели теперь никакого значения. Руа предал меня! Ведь если бы он был со мной, все эти тяжкие заботы обратились бы в радость. 'Я могла бы, – устало думала я, – стать счастливой, и жизнь моя была бы полна тем, чего так жаждало мое тело и чему противилась воля'.
Это мне наказание. Я прошла свой темный, извилистый путь, пошла на все, чтобы свести концы с концами, даже – впервые я признала это, – даже на убийство. Я думала, что за спокойную жизнь могу заплатить чем угодно, и все же не обрела я покоя. И поняла, почему. В борьбе за материальное благополучие я не подумала об истинном благополучии, благополучии души. Разве найду я теперь покой, хотя Семь Очагов теперь мои? Сент-Клер мертв, и я помогла ему умереть, и Руа, Руа, который так понимал меня, меня же и бросил.
Погруженная в эти мысли, я почти не замечала никого вокруг по дороге к пристани, не думала о толпившихся у стен юнцах, не придавала значения их оскорбительным и наглым усмешкам. Только когда вдруг один из них, здоровее и нахальнее остальных, направился ко мне и стал у меня на дороге, я очнулась.
– Когда у вас найдется время, мэм, не дадите ли вы мне парочку уроков. А то я так плохо учился в школе, что двух слов не свяжу.
Его сощуренные, злющие глазки словно пачкали меня своим взглядом. Но у меня не было защиты, как у достойной женщины, чтобы оградить себя от оскорблений проходимцев и уличных хулиганов. Хотя я заметила, что он еще почти мальчик.
– Отойдите, пожалуйста, – холодно сказала я и пошла дальше. Но он не отставал. Он скакал передо мной, нагло усмехаясь. Его приятели тоже двинулись за мной, обмениваясь на ходу замечаниями по поводу моей внешности и поведения. Их реплики становились все оскорбительнее, пока самый наглый из них снова не преградил мне дорогу.
– Ну хватит, – ухмыльнулся он, – чего ломаться, когда молодые люди так ухаживают. Уж я-то точно потеплее, чем ваш муженек сейчас.
Это вызвало непристойный хохот среди его дружков. Обнаглев от этого смеха, он взял меня за руку.
– Убери от меня руки, – приказала я, и мой голос задрожал от отвращения.
Он снова ухмыльнулся:
– Ну, так нельзя, мэм. Мы просто хотим проводить вас до пристани. Может, сами выберете, с кем хотите пойти.
– Пошел вон с дороги, – снова приказала я и остановилась, потому что дальше не было возможности идти. Скалившиеся физиономии были вокруг меня и сальными глазками шарили по моей фигуре, и, хотя я повторила: 'Отойдите прочь', я понимала, что голос мой звучал неуверенно, потому что дрожал. И мне было стыдно за эту дрожь в голосе. Тошнота подступила к горлу. Они все насмехались и дразнили меня, протягивая ко мне руки. А рука, которая уже держала мою, поползла вверх по моему плечу.
Это произошло так быстро, что я не поняла, откуда вдруг у него на щеке появился красный рубец. Я увидела испуг в его глазах, и затем все они разбежались, выкрикивая грубые ругательства на ходу. Впервые с тех пор, как я носила ребенка, я была готова упасть в обморок. Я падала, падала. Туман, ослепительно светлый, надвигался на меня со всех сторон. Затем меня подхватила и крепко держала чья-то рука. Это был Руа. Руа с уздечкой Сан-Фуа в одной руке и с хлыстом, которым он щелкнул по щеке моего мучителя, – в другой. Его лицо возникло передо мной таким бледным и напряженным, когда у меня прояснилось в глазах, а на лбу у него выступали бусинки пота.