землю.
По покрытым мхом ступеням, возле которых, клонясь в сторону, росли терпентиновые деревья, мы поднялись на каменную площадку. Там застыли, припав к земле, три колоссальные бабочки, каждая с цельным ребристым парусом.
Повсюду трудились люди, обученные обращению с этими кораблями, они хлопотали над колесами, канатами и надутыми пузырями, один из которых как раз несли на судно с гиацинтовым крылом.
Шесть человек сидели на скамейке, некоторые держали на коленях корзины, а один прихватил с собой черных кур в клетке.
Сопровождавший меня мальчик вручил плату другому мальчику, когда тот подошел к нам, и затем удалился, а я осталась со своим саквояжем.
— Эй, шкипер, — крикнул только что подошедший мальчик, — вот и последний пассажир. — Он поднял мой саквояж, прикинул его вес. — Годится. Вместе с вами да с вашим багажом выходит все равно что восемь пассажиров. Нужно, чтобы их набралось семь или восемь, иначе наши труды не окупятся. Но не больше десяти, а то он упадет. Впрочем, — добавил он немного погодя, — однажды он упал и с восемью. Но в тот день дул ветер. — Пока мы шли, он снова заговорил: — Только без ветра ей нельзя, понимаете? В воздух никак не подняться…
Похоже, мой легкий — в отличие от груза на сердце — вес вызвал у него одобрение.
Вскоре на корабле с гиацинтовым крылом завершили приготовления к полету.
Вместе с двумя другими пассажирами я смело ступила на овальной формы палубу. Ряд распорок поддерживал похожее на воздушного змея крыло. Чудовищный пузырь помещался в средней части судна.
Остальные пассажиры цепочкой потянулись на корабль. Все шли с похоронным видом. У края скалы стояла маленькая фигурка бога из крашеного дерева, он вскинул вверх руки, в которых держал птиц. Члены экипажа притронулись к нему на счастье. Выглядели они вполне бодро.
Пассажирам объяснили, что им ни в коем случае нельзя менять место после того, как корабль придет в движение.
— Эх, — промолвил один, — знавал я человека, так тот чихнул; а его как швырнет, и тут же убило.
Член команды сказал, что это преувеличение.
Когда сидишь, выпуклая стенка корабля прикрывает голову, и все же женщину с длинными волосами попросили как-нибудь их подвязать, а меня поставили в пример, поскольку я надела шарф.
Затем корабль покатили по скале к обрыву.
С пузырем что-то сделали, и он зашипел. Его предварительно накачали воздухом, который теперь стремительно выходил наружу. При этом мы оторвались от поверхности земли.
Неописуемое ощущение; две пассажирки вскрикнули, а все куры раскудахтались. Волна страха накрыла меня с головой. Но когда мы соскользнули со скалы и веревки сухо щелкнули, а навстречу нам хлынул воздух и небосвод, я погрузилась в полнейшее самозабвение, и страху пришлось отступить.
Я запрокинула голову — корабль то терял высоту, то отклонялся от курса, но прекрасное, будто бабочкино крыло, раскрывшееся как цветок, заполненное небом, удерживало нас в воздухе.
— Вперед, к Китэ! — вскричал один из членов экипажа.
Куры потихоньку квохтали. Пролетавшая стая чаек разделилась надвое, чтобы не столкнуться с нами. Мы находимся в их владениях. Невероятно.
Летя над морем, мы находились в устойчивой девиации, используя все необходимые воздушные течения, которые будут подталкивать нас вперед и снова вынесут на сушу Желающим позволили открыть маленькие глазки в корпусе корабля, чтоб выглянуть наружу и бросить взгляд вниз, на синее море, в глубине которого шевелились зеленые и бирюзовые жгуты.
Через некоторое время мы заметили, что поверх перил уже видны верхушки островных скал и они приближаются, а рядом с их кромкой застыло солнце. Все молчали, лишь члены команды нет-нет да и перекинутся словечком. Даже куры затихли.
Внезапно я почувствовала себя предельно счастливой. Казалось, этот мир создан для меня, словно рай, который боги даруют по приходе смерти тем, кто им полюбился.
Я не смогла бы выдумать ничего прекрасней, чем лететь вот так среди небес навстречу гавани, где мы встретимся вновь. Здесь начинается моя жизнь.
И тряская посадка на Китэ не разрушила моих иллюзий. Когда я высадилась на высокий отлогий берег моря, из-за миндалевых деревьев выступил вперед человек: Фенсер пришел меня встречать, как и обещал.
Часть третья
Дом у океана
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Полгода мы прожили в доме у океана. Честно говоря, в основном я жила там одна. Поначалу все походило на сон. Я рядом с ним, он говорит мне, куда мы пойдем, туда мы и отправляемся, и все получается, как он сказал. Я спрашиваю, как ему удалось найти такое место, и слышу в ответ, что у него давно уже были «друзья» на Китэ. Я наивно существовала в пределах магического круга. Несмотря ни на что, я сохранила безотчетную веру в волшебные сказки, счастливые развязки, в идиллическую жизнь.
Деревня называлась Ступени, ее выстроили вокруг огромной, постепенно разрушавшейся лестницы, уходившей вверх от пляжа. Несколько позднее, двести или триста лет назад, к ее основному пролету пристроили другие. Побеленные, охряные и пунцовые домики словно вскарабкались друг другу на закорки, пытаясь взобраться на гору, а между ними втиснулись огороды и сады, два храма, каждый на площади, заросли деревьев, дворы с развешанным бельем, старые стены, возле которых кошки и огромные черепахи набросали камешков. Жителей деревни Ступени кормило море, они ловили рыбу и ныряли за губками. Окольная дорога длиной в тридцать миль вела в глубь острова к городу Эбондис, который теперь казался чуть ли не другой планетой, хотя в стародавние времена его жители построили на здешнем мысу пару особняков.
Наш дом оказался одним из них, величавый дворец бледно-желтого цвета, обрамленный утратившим четкость белым лепным бордюром. Он покоился в объятиях пышного сада, где когда-то подстригали деревья, который выстоял и пережил зимние штормовые ветры и отсутствие человеческой заботы и превратился в скопище темных лабиринтов, где обитали птицы и таились сокровища: маленькие косточки животных и руки разбитых статуй.
Верхний этаж особняка почти полностью пришел в упадок, забираться туда считалось делом рискованным, и люди говорили, что в ветреную погоду оттуда всякий раз срываются куски настила крыши. Помещения в первом этаже и в бельэтаже, большая часть которых теперь пустовала, сдавали внаем.
Наши апартаменты состояли из двух больших комнат на нижнем этаже и третьей, расположенной между этажами, в которую вела причудливая внутренняя лесенка. Украшением последней комнаты служило вытянутое окно, выходившее на отдельную террасу из потрескавшегося розового камня. Там обнаружился засохший фонтан, и морская нимфа по-прежнему лила воду из пустой раковины, она вовсе не грустила, а улыбалась — видимо, ей казалось, что вода все так же бьет струей.
С террасы открывался вид, как на картине: одичавший сад и стройные пирамиды сосен, окаймлявших деревню Ступени; раскинувшийся под нею пляж и море.
Позади дома за уходящими вдаль оливковыми деревьями, лесами, пастбищами и склонами холмов проступали горные вершины острова. На самом деле они вздымались не слишком высоко и не могли одеться в вечные снега, но казались грандиозными и будто упирались в небосклон; по утрам можно было видеть, как с них спускаются облака, словно сошедшие с небес овечки.
Кругом цвел миндаль, затем настало время зеленого цветения оливковых деревьев; склоны холмов зарделись румянцем — на них раскрылись пламенные анемоны. По ночам зачастую налетали жуткие грозы, копья молний вонзались в горные вершины, а страшные раскаты грома казались разумными существами, затеявшими охоту на людей, и те спасались бегством, укрываясь кто где. Правда, на Китэ вам скажут: молния всякий раз намечает себе жертву и часто кого-нибудь убивает. Смерть по такой причине — одна из самых распространенных здесь. В местном диалекте, который является вариантом старотулийского языка, даже есть слово, обозначающее одновременно и смерть, и молнию, так что они могут кратко сказать, мол,
