Генри Чарльз Ли
История инквизиции. том 1
Предисловие
Книга «История инквизиции» американского ученого Генри Чарльза Ли признана одним из лучших, полных и обстоятельных изданий, посвященных такому интересному и противоречивому периоду в истории Церкви, как инквизиция. Этот труд, некогда вызвавший настоящую сенсацию в Европе, – глубокое и беспристрастное изучение причин зарождения инквизиции, биографий ее служителей, архивных документов разных стран и времен. Предлагаемое издание будет интересно не только любителям истории, но и все тем, кого привлекает изучение политики и законов управления государством. Бесконтрольная, безапелляционная, самодержавная, не знавшая другого закона, кроме единственного: так я хочу, так я велю, и пусть будет моя воля, инквизиция долгие века была символом абсолютной власти, орудием борьбы со свободой совести, вероисповедания, и особенно – со свободой мысли.
В данной редакции текст книги немного сокращен – убраны авторские комментарии Ли не относящиеся прямо к истории инквизиции, а также ссылки на архивные документы, вряд ли интересные широкому кругу любителей истории. Частично сохранен стиль речи и особенности перевода начала XX века.
Генри Чарльз Ли, как и большинство историков, относит к Средним векам период от краха Западной Римской Империи до эпохи Высокого Возрождения, т.е., от V в. до начала XVI в. Поэтому в его труде совершенно не отражена деятельность инквизиции в XVI-XVIII вв., т.е. в Новое время.
Книга состоит из трех томов:
«Происхождение и устройство»
«Инквизиция в различных христианских землях»
«Частные случаи инквизиционной деятельности»
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И УСТРОЙСТВО
Глава 1. ЦЕРКОВЬ
В X-XX вв. Церковь стала владычицей всего христианского мира. Для поддержания своего положения Церковь нуждалась в централизации власти. Римская кафедра захватила всемирную юрисдикцию и подчинила своей воле волю епископов. Смиренный служитель алтаря был лишь орудием, при помощи которого папские декреты и епископские распоряжения проводились в народ. Чтобы удержать верующих на правом пути, Церковь могла прибегнуть к духовным судам, которые были при каждой епископской кафедре. В жизни человека было сравнительно мало таких вопросов, которые не затрагивали бы его совести, следовательно, не вызывали бы вмешательства духовного суда.
Забота о сохранении чистоты душ вызывала постоянное наблюдение за действительными или мнимыми заблуждениями каждого; а это предоставляло Церкви возможность вмешиваться в частную жизнь человека. Лицо духовного звания было подсудно только своим духовным судам, которые не могли вынести смертного приговора; кроме того, всегда можно было на решение духовного суда принести жалобу верховному судилищу Рима, а подобная апелляция часто была равносильна полной безнаказанности. В подобном же исключительном положении находилась и недвижимость духовных лиц, которая занимала значительную часть наиболее плодородных земель Европы.
Сделавшийся почетным в середине XI столетия и ставший обязательным после упорной столетней борьбы целибат (безбрачие католического духовенства), резко отделив священников от мирян, всецело закрепил за Церковью ее обширные владения и предоставил ей бесчисленную армию служителей, честолюбивые стремления которых не выходили за пределы ее интересов. За это служители Церкви получали уверенность в завтрашнем дне и освобождались от всех мелочных забот о хлебе насущном; от них требовалось лишь одно – не выходить из повиновения.
В феодальном обществе возвышение и переход из одного сословия в другое были почти невозможны. Правда, и в Церкви происхождение облегчало доступ к высшим должностям, но все же в ней можно было выдвинуться благодаря энергии и природным дарованиям, несмотря на низкое происхождение. Воинствующая Церковь была подчинена суровой дисциплине; все ее служители сражались за одну и ту же идею, были вооружены грозным оружием, поражавшим не только тело, но и душу. Приказания ее главы принимались как веления самого Бога.
Папа Иннокентий III провозглашал, что власть духовная настолько выше власти светской, насколько душа выше тела; он провозгласил папу наместником Христа, помазанником Бога, «тем, кто судит всех и не судим никем».
В ряды служителей Церкви устремлялось немало способных людей. Они меньше заботились о спасении душ, чем о неприкосновенности Церкви, о ее привилегиях и о приумножении ее богатств. Самые высшие должности в церковной иерархии обычно занимались людьми, которые ставили мирские блага выше идеалов христианства.
Начиная от самого скромного приходского священника и кончая высшими прелатами, духовные должности могли попасть в руки людей честолюбивых, себялюбивых и суетных, горячо желающих власти, но не думающих о налагаемой ею ответственности.
Руанский собор 1050 г. отмечает, что честолюбивые люди всеми правдами и неправдами стараются собрать как можно больше денег, чтобы при их помощи получить от князя и его придворных желаемую епископскую кафедру. Но собор не предлагал против процветавшей в Церкви симонии никакого средства. Непотизм был лишь другой формой того же подкупа. «Если бы,- говорит богослов XI в.,- все те, кто возвысился в силу своих семейных связей, были вынуждены покинуть свои места, то это вызвало бы страшный кризис в Церкви». Кроме того, на политику Церкви постоянно оказывали влияние и другие, еще более низкие, мотивы.
В эпоху грубого насилия высшие церковные звания раздавались людям, искушенным в интригах, или таким, воинственные наклонности которых обеспечивали безопасность их церквям и вассалам.
Прелаты и бароны одинаково были буйны, одинаково суетны. Прелатом такого типа был вормсский епископ Лупольд. Во время войны между императорами Филиппом и Отгоном IV Лупольд со своими войсками сражался за первого, и, когда его солдаты отказывались грабить церкви, он уверял их, что «совершенно достаточно оставить в покое только кости мертвых».
Один парижский ученый богослов той поры открыто заявил: он никогда не поверит, что может попасть в рай какой-либо германский епископ, так как все они, кроме меча духовного, носят еще и меч воина.
Все свидетельства этой эпохи подтверждают, что прелаты того времени отличались склонностью к хищению и насилию. Они были подсудны только одному Риму; но нужно было дойти до самых крайних
