— Два дня назад мою собаку убил кабан.
— Это объясняет, почему ты один, но не объясняет, почему ты здесь.
— Вас трое и у вас есть ужин. В обмен на ужин я вам объясню.
— Пожалуйста.
— Я договорился встретиться здесь с девочкой. Ее отец не должен об этом знать. Но она слишком боится, чтобы отважиться на это.
— Это была бы девочка из Еловой Рощи. А ты откуда?
— Джетбрюк, — импульсивно ответил Шон, исчерпав свою способность лгать до конца. — Я пошел, чтобы приобрести собаку, но у них нет никаких. Мои люди ждут меня назад лишь через два дня.
— Как замечательно.
— Может быть. Я рассказал вам лишь правду.
— Правду?
Мужчина, которого называли Хоуком, потрогал мясо и сказал, облизывая обожженный палец:
— Готово.
— Садись, — дружески сказал Дирн Шону.
Шон сел. Ему в голову пришло новое объяснение, почему эти трое мужчин были здесь. Они могли быть ворами или задирами, которых выгнали из Пещерного Города и которые теперь должны были заботиться о себе сами. Однако они не походили ни на тех, ни на других. Особенно Дирн. Дирн протянул Шону ветку с нанизанным мясом и Шон забыл обо всем остальном.
Когда он немного утолил голод и снова осмотрелся, все благосклонно кивали ему. Второй мужчина, которого Дирн называл Немом, предложил ему еще порцию.
— Осторожно! — сказал Дирн. — Он не ел день или два. Его стошнит, если он не остановится. Это было бы расточительством!
Шон бросил хрящ в огонь. Он выдержал долгий пристальный взгляд Дирна.
— Не суди желудок другого по своему собственному!
Дирн рассмеялся, а Нем протянул ему мясо, а затем горячую кислую грушу.
Общая трапеза сделала их друзьями. Они познакомились и, казалось, сошлись характерами. Нем и Хоук были нейтральны и готовы поверить всему. Дирн, о котором никак этого нельзя было сказать, явно лицемерил, но Шон чувствовал к нему симпатию так же, как ему нравились огонь, еда и новое общество.
Цвет пламени с приходом ночи стал ярче. Юноши оперлись на локти и вновь и вновь подбрасывали сучья в рубиново-красный костер. Нем и Хоук рассказывает об охоте на дичь. Они старательно не говорили ни о чем, кроме охоты, чтобы Шон ничего не узнал. Дирн, который бывал разговорчив, когда хотел, лишь наблюдал за ними. Наконец охотничий разговор иссяк, и Дирн сказал, пристально глядя в огонь:
— Я думаю, Шон должен послушать историю о топоре. Может быть, она выдумана.
— Может быть, — сказал Хоук. — Но ведь и мы не верим истории Шона, не так ли?
Шон слишком разомлел, чтобы протестовать, и ничего не возразил. Он был заносчив, но в разумных пределах, стараясь следить за собой; однако не всегда получалось. Он знал, кто он, и не чувствовал, что изменился. Дирн разглядывал его, испытывая, и Шон, улыбаясь, позволял ему это делать.
— Поулыбайся-ка! — сказал Дирн. — Посмотрим, как ты будешь улыбаться, послушав историю.
— Я все-таки должен ее послушать?
— Почему бы и нет? — спросил Дирн. — Я думаю… — он остановился, — … что вы, наверное, слышали в Джетбрюке новость… о мальчике из Пещерного Города… который весной стал одержимым.
— Да, мы слышали об этом.
— Он пошел в лес, чтобы нарубить дров. Топор сломался, так как был сделан кое-как. Мальчик сам его сделал, поэтому ему некого было винить. Мальчик не от большого ума попробовал починить топор. Это длилось слишком долго. Наступила ночь. Случается, что ночью в лесу ты не можешь найти дорогу. И в конце концов, пока он там блуждал, мальчик встретил Крея и его свиту. Когда наступил день, мальчик уговорил себя, что он видел дурной сон, и пошел домой. Вещун тоже был глуп. Мальчика испытали, и он выдержал экзамен. Однако позже, в торговом лагере, среди мужчин из Пещерного Города и Еловой Рощи, мальчик ощутил вдруг презрение ко всем, кто там находился. Он говорил и делал то, что было запрещено. Он выпускал на волю кроликов, пойманных для жаркого. Он летал, поднимаясь сам собою над землей. Он вообразил себе, что он мог бы летать, как лошади в лесу. Я упомянул о лошадях? Впрочем, все равно он ушел не далеко. Жители Пещерного Города поймали его, притащили в надежное место и забили камнями. Это традиционная смерть для одержимых. Может быть, ты знаешь это?
Шону потребовались все его силы, чтобы не задрожать.
— Теперь-то он мертв?
— Не совсем. Произошло нечто необычное. Один из камней, которыми в него бросали, сломал кость левой ноги мальчика. От боли он упал в обморок. Голова его тоже была в крови, и его посчитали мертвым. Не счастье ли? Дальше еще лучше. Чтобы похоронить его, были выбраны его братья. Они добывали металл в горах и, узнав, что их младшего брата забили камнями, пришли в ярость.
Когда они обнаружили, что он жив, они отнесли его к высоким холмам и выходили его, и он выжил. И все это из-за сломанного топора. Что ты на это скажешь?
— Я скажу, что не верю.
— О, и это говоришь ты, Шон? Я упомянул, что топор был из бронзы?
Шон закашлялся и долго не мог остановиться.
— Ну вот, — сказал Дирн. — Его все-таки вырвало.
— Ты… ты не мальчик… — сдавленно сказал Шон.
— Сейчас нет, это верно. Но я был им в то время. Семнадцатилетним, как и ты. Это ведь мальчик. Но если ты поцеловал смерть в губы, и тебе раздробили ногу, и твои два брата спасли тебя — этого вполне достаточно, чтобы стать мужчиной.
— Все так, как он сказал, — добавил Хоук.
— Мы живем на северо-запад отсюда, — сказал Нем. — Где скалы достаточно круты для собак. Днем мы чаще всего прячемся. Однако иногда мы выходим на верх, чтобы охотиться. В любом случае мы очень устаем. Соплеменникам мы не мстим. Может быть, они думают, что мы ушли в лес к Крею, или прямо в трясину.
— Они думают так, как им удобнее, — сказал Дирн. — Ты можешь быть уверен, что они не похвастаются никому из деревенских, что одержимый Дирн еще жив.
— Ты не мог провести здесь весь месяц, — сказал Шон.
— Почему не мог? Ты же собирался здесь жить, не так ли?
Шон промолчал, а Нем сказал:
— Никто, кроме отверженных, не может находиться в холмах в темноте.
Шон заскрипел зубами и сказал:
— Но вы-то, Нем и Хоук, вы-то не одержимые, а находитесь здесь.
— Да нет, мы одержимые, — тихо сказал Хоук. — Это заразно. Почему же тогда одержимых убивают?
Шон колебался. Он посмотрел на Дирна и сказал резко:
— Но что это означает?.. Способность… подниматься над землей, чужие слова, имена…
— Я не знаю, — сказал Дирн. — Это волшебство приходит и уходит. Ты не можешь его контролировать, не так ли? Кажется, оно нас контролирует. Однако я не хотел бы из-за этого умереть. И ты тоже, Хоук, — сказал он, — помоги мне, пожалуйста!
Хоук вскочил, нагнулся и протянул руку. Дирн, который сидя казался так же силен, как и красив, встав, стал пародией на самого себя. Левая нога срослась криво. Качающейся походкой калеки он двигался по покатым камням. При ходьбе он насвистывал, чтобы помочь себе.
Насвистывал он и когда возвращался. Его светлая голова на фоне звездного неба походила на огарок свечи. Он плюхнулся в траву рядом с Шоном.
— Все из-за проклятого топора! — сказал Дирн. Однако глаза его блестели от безудержного смеха, которому его научил лес.
Полузамерзший и полусогретый, полунесчастный и полууспокоенный, — таким заснул Шон в эту ночь
