опустошила его душу. Но кто смог бы усомниться в том, что он был плотью от плоти Редона? «Разумеется, он погибнет в Дорфаре, — думал Рашек. — Драконы Амрека намного превосходят численностью его армию, превосходят настолько, что невозможно даже оценить. Им не повторить сарской удачи. Скоро они будут разбиты. А этого необыкновенного человека проведут через весь Корамвис в золотых цепях и умертвят каким-нибудь изощренным способом, выдуманным Амреком, ибо кто не согласится с тем, что Амрек ненавидит и страшится моего удивительного гостя? Что ж, возможно, Ральднор отправится вслед за ней. Если только духи способны любить…»
Когда на следующее утро войско Ральднора покинуло Абиссу, вслед за ними галопом поскакал всадник на черном зеебе. Заравийский полк с радостью принял его в свои ряды, но на закате, когда они снова устроились на ночлег под открытым небом, пришелец появился у тускло-коричневого шатра Ральднора, безликой потрепанной палатки, которая пристала бы скорее какому-нибудь младшему зарарскому офицеру.
Ему во что бы то ни стало требовалось попасть внутрь. Ланнец, о котором он слышал, пил вино с двумя капитанами наемников. Ральднор стоял у лампы, читая свиток из тростниковой бумаги.
— Ну, друг мой, — сказал заравиец, оглянувшись по сторонам, — кто бы мог подумать?
Ральднор обернулся. Заравиец, увидев его лицо впервые за минувший год, осекся.
— Зарос, — произнес Ральднор. — Ты очень кстати.
Он протянул руку, раздвинув губы в том, что у обычных людей обозначало улыбку. Зарос тревожно засмеялся.
— В общем, я пришел, чтобы увеличить твою армию на одного человека. Это необычайно громадный вклад.
Позже, сидя у дымного костра в зябкой ночи, Зарос писал письмо Хелиде, которая и понятия не имела, что тот способен на нечто подобное.
«О, клянусь богами, любовь моя, до чего же он изменился! Полагаю, чего-то в этом роде и следовало ожидать, но не до такой же степени! Я, как ты знаешь, испытывал к этому человеку теплые чувства. Но с тем же успехом я мог бы пожать руку бронзовому идолу. Нет, он обращался со мной как нельзя лучше, хотя меня бы вполне удовлетворило неприветливое ворчание, поскольку, как ты знаешь, я по большому счету не создан быть солдатом. Но он больше не тот, каким я его помню. Можешь ожидать меня обратно в любой день, хотя я постараюсь добить это дурацкое дело, если сумею. В тот самый миг, когда я пишу это письмо, проклятый зееб, которого я стащил у твоего дядюшки, уже сожрал половину моей еды. Я пообещал ему, что съем его самого, если мы когда-нибудь доберемся до Дорфара».
В Корамвисе Амрек и пальцем не шевельнул. До них дошли слухи о пожаре и кровавой бойне на западе — в Саардосе, разоренном светловолосыми пиратами. Но все же это был всего лишь слух, подобный множеству диких россказней, которые в изобилии рождались на устах перепуганных висов.
И снова в Зарависс поскакал гонец, вернувшийся обратно кружным путем из страха перед войском Короля Равнин.
Ответ Тханна Рашека был, как обычно, учтив, но на этот раз таил в себе острый шип.
«Еще раз заявляю, что у меня нет войска, способного противостоять армии народа Равнин. Хотя и неизменно пекущийся о чести Дорфара, я всего лишь старик. Можно ли обвинять меня в том, что мои города капитулировали в ужасе перед дикими степняками, когда даже собственные солдаты Вашего величества были вынуждены бежать?»
— Он просит войны, ну что ж — он ее получит! — процедил Амрек.
Совет хранил молчание. Степняки тоже просили войны, но Амрек почему-то не сделал ни единого шага, чтобы разделаться с ними.
— Повелитель Гроз, разве можно оставлять всю защиту на оммосцев? Необходимо послать солдат…
— Так позаботьтесь об этом, — проскрежетал Амрек. Его глаза постоянно возвращались к письму, которое он держал в руках все это время. Он поднял его, показав им малиновый воск с оттиском дракона с женской головой, символа Зарависса.
— Анак, — прошипел он.
Совет все так же молчал. Глаза у всех бегали.
— Анак! — завизжал Амрек. — Он смеет изображать на своей печати змеиную богиню! — вскочив с трона, он ткнул в сторону шестерых личных телохранителей, плечом к плечу стоящих за его спиной. — Заравийца! Найдите мне в Корамвисе какого-нибудь заравийца и приведите его сюда.
Два солдата в черных плащах вышли с непроницаемыми лицами.
Они отыскали в бедном квартале какого-то заравийского портного. Его жена бежала за ними всю дорогу, причитая и умоляя их, пока они волокли бедолагу по узким переулкам до широких белых улиц, а потом мимо обсидиановых драконов Аллеи Рарнаммона. Избранники Амрека посмеивались, а прохожие откровенно смеялись, ибо заравийцев, которые должны были прижечь гнойную язву восстания Равнин, но не справились с этим, в городе не слишком-то любили.
Драконы втащили испуганно хнычущего портного в зал Совета и поставили перед королем. Амрек вытащил из-за чьего-то пояса кинжал и распорол ветхую рубаху портного.
— Твой хозяин, Рашек, вонючий Лис с заравийской помойки, послал мне один подарок, который ты отнесешь ему обратно.
Он ударил ножом. Хлынула кровь. Портной дико закричал и не прекращал кричать, пока Амрек вырезал на его спине схематичное изображение восьмирукой женщины со змеиным хвостом.
Наконец, дрожа, Амрек уронил нож на плиты пола. Заравиец потерял сознание.
— Уберите эту падаль. Отправьте его в Абиссу, живым или мертвым.
Тишина, стоявшая в зале, казалась такой густой, что была почти осязаемой. Старое лицо советника Матона было серым и морщинистым. От вида крови ему стало дурно.
Катаос, не двигаясь, сидел в полумраке.
Больше не было никаких сомнений в том, что Амрек совершенно безумен.
В Оммосе свирепствовала чума.
Она пришла вместе с летней жарой. Люди мучились болью в животе, чернели и умирали. Из гарнизона в тысячу дорфарианцев, размещенного в Хетта-Паре, которому пришлось хуже всего, осталось в живых всего двести, да и те в большинстве своем еле держались на ногах.
К тому времени степняки уже взяли Уткат, где когорта оммосских солдат, сражавшихся с ними на равнине Орш, непостижимым образом обратилась в паническое бегство. В конце концов сошлись на том, что виной всему губительное действие недуга и некоторые глупые предрассудки. Оммосцы перестали жечь желтоволосых кукол. Некоторые, как утверждали нерешительные слухи, вместо этого жгли восковые изображения Амрека. Все степняки поголовно были колдунами, заключившими сделку с адом и его порождениями — баналиками, анкирами и демонами.
В конце концов новости дошли даже до Оммоса. Саардос действительно был разорен, а элисаарский король убит в Шау беловолосыми берсерками, в бою впадавшими в неистовство и, похоже, совершенно неуязвимыми. Элисаар по меньшей мере уже не мог снабдить Амрека войсками для его ожидаемого наступления, хотя Закорис и прислал щедрый верноподданический дар в три тысячи человек — с радостью и презрением. Закорианцы не боялись пиратов. Ханассор, недосягаемый в сердце своей скалы, смеялся над морским сбродом, кто бы это ни был. Пускай сотрут Элисаар с лица земли и двигаются дальше. Но все же кто это был? Оммосцы имели ответ на этот вопрос: дьяволы, вызванные из Вод Эарла тем же колдуном, который поразил
Армия Короля Равнин добралась до Гопарра и приготовилась к осаде. Примечательно было то, что, невзирая на эпидемию, свирепствующую в осажденном городе, ни один человек из армии Ральднора, будь он вис или степняк, не заразился.
В тягучей жаркой синеве ночи стрекотали сверчки, шелестя хрупкими крылышками.
На склоне у стен осажденного Гопарра лежал мужчина с Равнин. Время от времени он вздрагивал, не просыпаясь. Сверчки тревожили его сон.
К нему пришло ее лицо, ее забытое лицо. Оно было белым, совершенно белым, и прозрачным, как хрусталь. Оно висело в воздухе, будто маска.
— Аниси, — пробормотал он.
