нибудь из них отправлялся проведать меня на холме или Демиздор в моей палатке. Неизбежные перерывы между этими визитами очевидно спасли мою и ее жизнь.
Совершенно ясно, что происходило в ее голове, пока она лежала там в моей палатке. Каждый из мужчин, использовавших ее, представлялся ей какой-то гранью меня, и она винила меня – что я оставил ее на них и что я вырос из их среды. Она хотела умереть и ждала смерти. Она намеревалась обхитрить их, если сможет. Постепенно все ее мысли сосредоточились именно на этом, как освободить руки и украсть нож какого-нибудь воина, пока он трудится над ней, или как вырвать кинжал, когда они придут, чтобы вывести ее.
В час едкого заката Сиххарна она услышала крики, когда они тащили меня с холма на деревянном шесте. Она радовалась моим страданиям, неистово радовалась, но в то же время холодела, как будто смерть уже пришла. Поднялся какой-то шум, и ни один вояка больше не пришел ухаживать за ней. Шум продолжался около часа.
Потом наступила тишина.
Она лежала в этой полной тишине, темнота так залепила глаза, что она не могла различить даже свои истерзанные ноги или тусклое мерцание колышков, которые держали связывавшие ее веревки. Внезапно полог палатки резко поднялся.
Сердце моей жены дрогнуло, и на мгновение она была ослеплена безумной, слабой, ошибочной надеждой. Когда она снова смогла видеть ясно, она увидела невероятное: своих людей во входном проеме палатки, один из которых снял серебряную маску-череп, открыв ей лицо ее родственника, Орека.
Масколицые, несмотря на угрозу, не сожгли крарл и не убили женщин или хотя бы нескольких воинов, которые насиловали Демиздор.
По правде говоря, их карательный отряд растерял свои силы за месяцы поисков и сейчас насчитывал только тридцать человек, у них не было пушки, и они отдавали себе отчет в том, что другие дагкта стояли лагерем на соседних склонах к востоку и северу. Кроме того, у них был я, единственный воин, которому они действительно жаждали отомстить, и они получили назад свою даму. А для нее, совершенно очевидно, все лица вояк, побывавших в ней, слились в одно лицо, и это было мое лицо. Я, человек, который силой забрал ее из ее жизни в свою и тем самым навлек на нее все остальное.
Она не утратила чести в глазах своих соплеменников. Больше того, они вернули ей честь и гордость в считанные минуты. Они одели ее в желтое платье, которое ее младший кузен, Орек, возил с собой на протяжении всего пути из старого города. Оно было роскошное, шелковое, вышитое хрусталиками. Позже я отметил, что, несмотря на мужские качества, присущие многим городским женщинам, мужчины обращались с ними, как с чем-то хрупким и драгоценным. Затем нашли ее серебряную маску оленя, потому что она ей принадлежала. (Я представляю Чулу, едва живую от ужаса, лишившуюся последнего сокровища, которое у нее вырвал черепоголовый демон Сиххарна). Так они снова превратили Демиздор в девушку-богиню, которую я встретил в разрушенном форте. Она моментально поняла, интуитивно, что здание ее самоуважения зависело от ненависти и отвращения ко мне. Женщины мудрее в этих вопросах или пытаются быть таковыми. Мужчина не смог бы отказаться от своей мечты так быстро. Правда, закрыв такую дверь с огромным и мучительным усилием, он забыл бы совсем, а Демиздор не могла. Вскоре принесли меня, вернее, то, что от меня осталось.
Они привязали меня к лошади (я был в бесчувственном состоянии и не возражал), и через некоторое время они уже скакали на запад по спускающимся вниз склонам, ради нее они двигались медленно, но все- таки достаточно быстро, так что к восходу луны крарл был далеко позади.
В полночь они сделали привал, чтобы дать Демиздор отдохнуть. Она была бледна и больна, но лихорадочно весела. Орек держал ее за руку. Он был совсем юный, на год или два моложе ее, и больше, чем наполовину влюблен в нее. Он был очень похож на нее к тому же, светловолосый и зеленоглазый, такой же стройный, и очень мало похож на мужчину. Старший брат, Зренн, был из другого металла. У него были жесткие крысиные волосы, темные, что было редкостью в городах. По контрасту, глаза его были подобны беловато-голубому фарфору, и, казалось, зрачки выжжены бледным пламенем. Я пришел в себя, когда остановились на привал, и увидел их обоих, хотя не очень отчетливо. Они склонились около меня, серебряная маска оленя стояла позади. Только одна из троих, стоявших предо мной, была в маске, потому что она была единственной из них, кому было что прятать.
Именно Зренн смеялся и заявил, что мне не повезло, что я не умер. Рот его улыбался, а глаза пожирали, наслаждаясь болью, и предсказывали новую боль.
Они говорили на городском наречии и не догадывались, что я понимаю. Только она говорила на языке крарла, желая, чтобы я понял, как изменились наши жизни и что нашей любви пришел конец. Когда она расцарапала мне лицо, Зренн снова рассмеялся. Мне предстояло хорошо узнать его смех.
Глава 2
Крарлы совершают переход с гор на восточные пастбища и обратно, с пастбищ в горы, за сорок, а то и больше, дней. Они останавливаются лагерем каждого ночь, много дней проводят у воды, задерживаются, когда ведут свои войны, их передвижение замедляется также из-за пеших женщин, их скота, а также постоянных перебранок. На быстрых лошадях Эшкира, крепких, несмотря на их тощие животы, с короткими остановками и без больших отклонений от маршрута, мы уже через тринадцать дней увидели горные перевалы, через пятнадцать дней взбирались по ним, а через двадцать подошли к городским аванпостам.
Демиздор, казалось, оправилась полностью, хотя это было не так и скакала наравне с мужчинами. Для меня путешествие было менее гладким. Сломанное ребро впилось в мое правое легкое. Я захлебывался кровью, и они начали с сожалением думать, что их приз испустит последний вздох прежде, чем они успеют доставить его домой. Так что они потратили время, чтобы перевязать мне ребра, и кормили меня, хотя с таким видом, будто я больное животное вызывающее в них отвращение. Я удивил их, быстро поправившись, и вскоре скакал верхом, но был привязан к седлу.
– Никакого сомнения, это Вазкорово отродье, – сказал Зренн. – Я слышал рассказы о том, как однажды тот выздоровел, хотя ему перерезали горло.
Пара мужчин отказались поверить в эту басню. Они все принадлежали к серебряному рангу, были товарищами, а не хозяевами и наемниками. Зренн только взглянул в мою сторону и, чтобы мне было понятно, сказал на плохом языке крарла:
– Если это животное так хорошо оправляется от ран, оно сможет выдержать хорошенькое количество ранений прежде, чем умрет. Бедный щенок. Ему бы хотелось кусаться, но он не может найти свои зубы.
Действительно часть моих жизненных сил возвращалась ко мне. Я почти погиб и не жаловался, но когда ребра зажили, а боль и отупение прошли, жизнь снова вспыхнула, и я мог бы всерьез взвыть по-собачьи, чтобы вырваться из веревок, которыми они опутали меня, и приласкать глотку Зренна своим сапогом. Потом
