требования Демиздор. Она представлялась мне теперь галлюцинацией. За моим плечом не было больше тени, которая руководила бы мной. У меня была сила убить Эттука, но, казалось, недостаточно было сил, что разорвать свои собственные путы.
Я забылся коротким сном и, проснувшись, обнаружил, что крысы подступили к моим ногам широкой приливной волной. Я полоснул своей цепью по красным звездам их глаз, и они разбежались с писком ждать, пока я снова успокоюсь.
Я думал о Тафре, как она плакала, в муках рожая ребенка Эттука, и о Демиздор, заплакавшей, когда она поверила, что убила меня.
Мне было любопытно, проливала ли когда-нибудь слезы свиноматка, что родила меня.
Глава 3
Три бронзовых стражника вошли в коридор за стеной камеры и открыли металлическую дверь. На этот раз меня разбудили их факелы и звук их шагов, а не крысы, что явилось некоторым разнообразием.
В дверях стоял Кортис. Почему-то я ждал его посещения и не был сильно поражен. Он вошел в камеру, поставил один из факелов в ржавую корзинку, и стражник закрыл дверь и удалился на порядочное расстояние. Предстояла, похоже, частная аудиенция.
Факел неярко освещал Золотое лицо Кортиса и золото его крупных колец-печаток. Он сказал:
– После роскошной ночи, которую ты, несомненно, провел здесь, возможно, твоя семейная история несколько изменилась.
– Правду нельзя изменить, – сказал я, – но я ничего особенного от вашего гостеприимства не ожидал. У вас во всех комнатах крысы. Некоторые пищат, а некоторые носят золото на мордах.
На этот раз он не ударил меня.
– Твой отец, – сказал он, – ответил бы более осторожно.
– Мой отец убил бы тебя взглядом.
– Да. Это достаточно верно, – заметил он спокойно. Он немного отвернулся, вглядываясь в прошлое. – В дни славы в Белой Пустыне, когда Союз еще существовал, я был племянником Джавховора Эшкорека, и я не был доволен. Однажды на закате солнца, когда я отправился на ястребиную охоту в пустыне, моя группа встретилась с компанией из Эзланна и в ней был Вазкор. Они пришли на весенний отлов лошадей, потому что лучшими конями были дикие кони Эшкорека. Он был очень молод, не многим старше, чем ты, мой дикарь; но у него был язык, язвительный, как укус гадюки, а его глаза заставляли верить в его мудрость. Я слышал, что в нем была рабская кровь, что-то от Темного Народа, что вполне может быть. Я также слышал, что он колдун, и в этом я никогда не сомневался. Мы провели ту ночь вместе на краю пустыни, и он составил для меня план, кусочек за кусочком, как складывание картинки-головоломки. Однако прошло несколько лет, прежде чем богиня своевременно поразила моего дядю, и Вазкор усадил меня в королевское кресло Эшкорека. – Он снова взглянул на меня. Казалось, он обязан рассказать мне эту историю и устал от нее, и ему надоело рассказывать ее, потому что я видел, что он говорил об этом много раз самому себе. – Когда власть Вазкора пошла на убыль, когда он зарвался, я объединился с пятью городами Союза. Я не думаю, чтобы он особенно ненавидел меня; он был не способен на ненависть, так же как не был способен получать удовольствие. Ни один мужчина не значил для него столько, чтобы вызвать в нем ненависть, и ни одна женщина. Кроме одной, может быть. Уастис. Я никогда не видел ее, возродившуюся богиню Эзланна, но я думаю, ее сила равнялась его силе, и если она осталась жить после него, тогда, несомненно, она тоже предала его, как это сделал я.
Он подошел к факелу и снова взял его, потом близко подошел ко мне, разглядывая мое лицо. Было видно, что ему пришлось собрать для этого все свое мужество, глаза его за янтарным стеклом были неподвижны и широко раскрыты.
– Сын Вазкора, – сказал он, – если в тебе есть его колдовская сила, лучше примени ее. Эшкорек расколот на фракции, и я уже не единственный человек, которому поклоняются как Джавховору. Но в одном мы едины. Убить тебя по кусочку будет изысканным блюдом для тех из нас, кто узнал только мрачные последствия битв Вазкора.
Его голос, мертвенно спокойный и пустой, как сухой колодец, заставил меня внезапно испугаться предстоящего мне так же, как я не боялся его раньше. Там, где была эта пустота, казалось, нет надежды на послабление и никакой надежды на милосердие. Я бы предпочел брань Демиздор, которая (я думаю, что уже тогда знал это) была всего лишь облаченной в другую форму любовью. Я сглотнул, потому что в горле был привкус болиголова.
Я сказал:
– Значит, они не верят, что я Вазкор?
– Тебя испытают, – ответил мне новый голос.
Я повернул голову и увидел Зренна. Он вошел, крадучись, тише кошки.
На нем не было больше черной одежды и серебряной маски-черепа, он был одет в костюм цвета охры, расшитый изящными девическими орнаментами, и в серебряную маску-лису.
Кортис тоже повернулся.
– Ну, какие новости?
Зренн поклонился. Во лбу маски лисицы сверкал желтый топаз.
– Гонец отправлен, мой Джавховор, и вернулся. Немарль, а также Эрран согласны встретиться с нами, как ты предполагал, но прежде они послали человека посмотреть на нашего пленника. Их предосторожность делает им честь, мой повелитель, ты согласен?
Кортис сказал:
– Этот человек здесь? Тогда пусть входит. Чего ждать? Церемонии?
Зренн подал знак в коридор. Один из стражников позвал другого, и снова раздался топот ног, и факелы осветили проход. Вскоре вошел посланец. Его одежда была даже более истрепанной, чем потертое великолепие Феникса и его командиров, а маска у него была из серой материи. Какой-то простой гражданин, несчастный, приобретенный для этой работы соперничающими принцами, с его потерей можно было не
