что делать, но слишком долго я об этом не беспокоился. Итак, я лежал в постели, глядя в небо за окнами, через железные решетки, и это напомнило мне Эшкорек и мое пребывание в тамошней тюрьме. И, как и тогда в Эшкореке, я встречал свою смерть болезненно слабым, почти бессильным.
Все средства были бесполезны. Даже поединок с использованием колдовских сил, который я задумал, мог прийти только к одному концу. Я не пойду на болото, чтобы встретить свою смерть, когда с большим комфортом можно дождаться ее и здесь.
Я задремал.
В полдень один из охранников Малиновой гвардии принес мне поесть. Он боялся меня и изо всех сил старался показать, что за дверью еще пять его товарищей. Я соскочил с кушетки – а он отшатнулся и выхватил меч из ножен. – Успокойся, друг мой, – сказал я. – У чудотворца вырвали зубы.
Но он бросился вон, и они быстро задвинули засовы. Если бы я приложил свою Силу к этим засовам, охрана оказалась бы в некотором замешательстве. Еда была превосходной, и я немного поел и выпил воды; от одного воспоминания о вине в животе у меня заурчало.
Я не верил, что Сорем применит к Малмиранет хоть часть того, что он осмелился применить ко мне. Все это время я понимал, что его злоба и подозрительность были вызваны нашептываниями других людей вокруг него, а также его ревностью к матери, страхом перед моей Силой и тем, что в ту ночь пожара я оказался впереди него.
Этот день он должен был провести в храме Масримаса в посту и молитве.
Нет сомнения, его благородное сердце было полно многим другим помимо завтрашней коронации. Вспомнив нашу коротко дружбу, я вдруг загрустил. Сорем, в конце концов, был единственным человеком, к которому я мог повернуться спиной.
Я нашел трехструнную восточную виолу среди других вещей в комнате и уселся ее настраивать, не видя, к чему бы еще приложить руки в этой башне. Около полуночи заскрипели засовы и в комнату вошел Сорем.
Он был одет в желтую рясу паника, но капюшон откинул. Он жестом показал, чтобы закрыли дверь, а после того, как это было сделано, подошел ближе к светильнику и стал смотреть, как я развлекаюсь с виолой. Я подумал: «Боже мой, неужели он опять пришел просить у меня прощения?»
– Я вовсе не здесь, Вазкор. Я в храме, перед алтарем Королей. Понимаешь?
Я посмотрел на него и ответил:
– Я понимаю, что наши шутки кончились.
Озадаченный, он своим любимым жестом вытянул руку.
– Я не знаю, как с тобой поступить, вот в чем дело. Не хочу тебя убивать, – добавил он.
Я, должно быть, улыбнулся, настолько абсурдной была угроза, которую он отвел. У него перехватило дыхание.
– Не смейся надо мной, Вазкор. Ты обманывал меня, ты сделал из меня ничто в моих собственных глазах. Хватит.
– Принц, – сказал я, – я устал.
– Послушай. Завтра в сумерках тебе будет обеспечена возможность покинуть город. Возьмешь с собой свои богатства – все, что можно увезти. Я не накладываю ограничений на твои заработки.
– Значит, на закате. Так и простимся.
Его губа дрогнула. Наверное, он видел, что так делал какой-нибудь актер.
– Раз уж ты не спрашиваешь о ней, могу сказать, что моей матери не причинено никакого вреда и она пребывает в своих апартаментах со всеми удобствами, какие я только мог ей предоставить.
– Зачем же мне спрашивать о ней, принц, если вы утверждаете, что я воспользовался ею лишь как средствам захватить трон? А что до удобств, принц, думаю, она вряд ли их заметила.
Он так шарахнул кулаком по столу, что разбрызгалась вода из винной чаши.
– Завтра, – проскрежетал он, – ты с моим кортежем отправишься в храм.
Люди ожидают тебя там увидеть. Тебя будут охранять, будут и жрецы на случай, если ты попытаешься применить колдовство. После церемонии ты дождешься заката, и эскорт проводит тебя из Бар-Айбитни.
– Хорошо, – ответил я, – одним днем больше, одним меньше, какая разница?
– Ты говоришь так, как будто завтра наступит конец света, – сказал он едко. – Уверяю тебя, не наступит, несмотря на все твои грязные колдовские трюки.
Лампа светила очень тускло, и в комнате было почти темно. Внезапно он вздрогнул, затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
– Вазкор, – сказал он очень мягко, – эта вражда смешна. Если ты поклянешься своими богами, что ничего не замышлял против меня…
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
– Хватит с меня твоего царства, Сорем. А богов у меня нет. Поступай как хочешь.
Его глаза затуманились, он схватился за мое плечо, как будто не мог устоять на ногах, затем пошел к двери. Но я уже видел то, что по слепоте своей не мог увидеть раньше – думаю, потому что не хотел.
– Много лет я буду сожалеть о том, что ты не дал клятвы и не очистил себя от подозрений, – сказал он.
Он постучал в дверь, и его выпустили.
Я закрепил последний колок на виоле. Где-то пели соловьи, но даже от соловьев можно устать.
