показалось Каролине, с симпатией оглядел Мишу, вынес заключение: Динка едет с братом и покупает ему вечерний костюм. Белый пиджак и черные брюки. Под пиджак рубашку с пластроном и галстук-бабочку.
–?Его примут за официанта, – попыталась возразить Каролина. Ей не понравилось, что Алекс собирается тратить еще и на одежду для ее сына...
–?Не примут, – отмахнулся Алекс. – Забыла, что в «Трианоне» официанты в бордовом?
...Гости начали съезжаться задолго до назначенного времени. Строгие вечерние костюмы, белые галстуки, пестрые бабочки. Декольтированные дамы, бриллианты, жемчуга. Огромный стол отвели под цветы, и вскоре он стал напоминать не то клумбу, не то оранжерею – цветов оказалось угрожающе много. У Каролины мелькнула мысль, что столько цветов бывает обычно только на похоронах. Она тут же отогнала ее, удивляясь, почему вдруг такое пришло ей в голову.
Застолье с множеством тостов и поздравлений на время прервалось, потому что оркестр заиграл «Вальс цветов» Чайковского, и Алекс пригласил невесту на танец.
Молодожены проплыли мимо столиков, мимо поднимающих бокалы гостей, мимо горы цветов – к будущему и неминуемому счастью. Свадебное платье было сшито так, что даже самый внимательный и ревнивый женский взгляд не увидел бы, что молодая в положении, а их было много, этих взглядов, потому что Алекс пригласил всех женщин, кто когда-то побывал в гарсоньерке, и почти все из любопытства пришли.
Чуть позже он подал знак официанту, тот принес скрипичный футляр, Каролина испуганно замахала руками, но Алекс был непреклонен. Он взял микрофон, призвал к вниманию и произнес спич, суть которого сводилась к тому, что в его лице и лице новобрачной сливаются два великих искусства, оба бессловесные и потому обреченные существовать вечно.
«Ах ты гад, – подумала Каролина и взяла скрипку. – Баб своих наприглашал, сюрпризики заготовил! Я тебе устрою шокинг, ведь я – кабацкая скрипачка, забыл?»
И в зал полились надрывные звуки ее собственной, годами отточенной, безошибочно трактирной вариации на тему романса Фомина «Дорогой длинною» в исполнении Вертинского.
Но никакого шокинга не произошло.
Уже через пару минут гости стали подпевать, дамы поводили плечиками, мужчины покачивались в такт, потом и оркестр на подиуме подхватил под сурдинку мелодию.
Завела и этих, с удовлетворением подумала Каролина и соскользнула в испытанный чардаш.
Закончила она под гром оваций, причем таких, каких никогда не удостаивалась у Ариши.
«Ну и шут с вами, ничего вы не понимаете», – подумала она и заиграла незатейливый вальс «Амурские волны».
Алекс подхватил Динку. В светло-голубом платье с огромным треном, который она – чертовка, когда научилась? – ловко подхватила, Динка была на зависть хороша, и только тут Каролина разглядела, что ее дочь пришла в туфлях без каблуков.
Бедная девочка, как же ей хотелось танцевать с Алексом! Заранее обо всем подумала. Она встретилась взглядом с сидевшей рядом Ариной, в глазах подруги плавилось беспокойство и вопрос. В ответ Каролина улыбнулась, как ей казалось, счастливо.
Закончилось торжество только под утро.
Как и когда уехала Инна, Каролина не заметила. А та предпочла не прощаться. Ну и бог с ней. Пусть живут там, в Хотьково!
Уже на лестнице, целуя на прощание Каролину, Арина прошептала:
–?Знаешь, ничего не было заметно, я специально смотрела... Ну что, весной, значит, родим?
–?Если все будет нормально...
Но все было не совсем нормально: часто прихватывало по вечерам сердце. Каролина отмахивалась от Алекса, каждый раз начинавшего осыпать ее заботами и советами – господи, троих родила, о чем беспокоиться! А сердце поскулит и перестанет. Тем более что кардиограммы ничего серьезного не показывали.
...Роды, как она и надеялась, прошли относительно легко. Относительно, потому что, как известно, легких родов не бывает. Мальчишка появился на свет под утро, крупный, 3.900, крикливый и лысый.
Каролина поцеловала его сразу же после первого в его жизни утреннего туалета, гордо сообщила дежурному врачу, милой, полной уютной женщине, которая конечно же великолепно знала ее историю болезни, что это у нее четвертый, и задремала. Когда в ее отдельную палату вошли нагруженные цветами, кино– и фотоаппаратами, с кучей подарков Алекс и дети, – Мишка успел приехать вечерним электропоездом из Рязани, – она крепко спала.
Появление крикливого, вечно голодного, бурно растущего человечка в доме на Селезневке в одно мгновение сломало весь налаженный годами быт, распорядок и даже порядок.
Алекс проводил время в мастерской, только когда наследник, маленький Алекс, или Алекс-два, спал. Все остальное время он крутился в детской, мешая и восхищаясь. Катя с кухни и горничная Маша забегали при каждом удобном случае. Даже Берта Витальевна снизошла – несколько раз заглянула в детскую, когда Каролина выходила из комнаты, видимо, полагала, что никто о ее визитах не догадывается. Каролина даже видела однажды, как старуха сделала козу, забыв, что младенец еще ничего толком не различает. Динка забегала каждый день, и было непонятно, когда она собирается учиться. Пеленала и присыпала тальком, тетешкала и баюкала. Каролина смотрела на нее и думала, что материнские инстинкты у дочери проявились уже давно, когда она почувствовала себя старшей по отношению к братьям, но с Алексом-маленьким она вела себя прямо как настоящая мать. Или как дикая собака Динка с единственным щенком.
В этот день сердце начало беспокоить прямо с утра по непонятной причине. Вернее, без всякой причины. Каролина прибегла к домашним средствам, валидолу и нитроглицерину, заглянул Алекс, принюхался, уловил запах валидола, озабоченно спросил, в чем дело.
Каролина успокоила его, мол, так, потягивает.
Последнее время, чтобы не пугать мужа, она придумала или вспомнила из того, что говорила ее мать, всевозможные нестрашные слова, которыми можно было описать недомогание сердца, не пугая мужа такими заявлениями, что болит за грудиной или появилась тупая боль под лопаткой. Потягивает, ноет, скулит, пошаливает. Так она и сказала мужу. А домашние средства, как всегда, помогли.
К обеду пришла Динка.
Каролина передоверила ей спящего Алекса-маленького и спустилась к Алексу-большому в мастерскую. Было почему-то беспокойно, и она, посидев полчаса, пошла наверх. Беспокойство нарастало. Она заторопилась и была на середине большой лестницы, когда вдруг в сердце ударила острая непривычная боль. Каролина вскрикнула, села на ступеньки, сверху прибежала Динка, снизу выглянул Алекс и тоже торопливо поднялся к ней. Они помогли ей добраться до будуара, усадили на кушетку. Динка бросилась за валидолом, Алекс сказал, что вызовет «скорую».
–?Нет, нет, сейчас все пройдет...
Однако время шло, боль не только не проходила, но, как казалось Каролине, нарастала, а беспокойство превратилось в ничем не объяснимую панику.
–?Вызывай «скорую», – прошептала она Алексу.
Прошло двадцать минут, «скорая» все еще не появилась, боль росла, и вдруг Каролина со всей отчетливостью, будто ей кто-то сказал, поняла, что умирает.
–?Динка! – позвала она.
–?Да, мама.
–?Алекс тут?
–?Да...
–?Я здесь, Лина, – склонилось над ней лицо Алекса.
Каролина закрыла глаза.
Огромная воронка медленно вращалась, затягивая ее, но она каким-то чудом оставалась на границе туманного, клубящегося ее чрева. Вдали смутно виднелось светлое пятно. По краю воронки в медленном вальсе скользили две светлые, неясные человеческие фигуры, но Каролине не нужно было напрягаться, чтобы разглядеть их – она знала, что это дочь и муж там, в ресторанном зале танцуют под трагический вальс. Она опустила смычок, и вращение воронки, а вместе с тем и движение танцующих прекратилось. Еще
