–?Мам, ты прости, что я тебя бужу, но уже третий час, а Андрюшки все нет. Он сказал, что вернется часов в восемь вечера. И до сих пор его нет... Я звонила на студию, никто не может толком ничего сказать, его мобильник не отвечает, я ужасно волнуюсь!
Закололо в сердце.
Проснулся Алекс, сонным голосом спросил:
–?Что-то случилось?
Каролина в двух словах передала все, что успела сказать ей Динка.
–?Дай телефон! – Он сел в кровати и взял трубку. – Динусь, ты не волнуйся, я сейчас поеду на студию и все выясню... Успокойся, я немедленно выезжаю!
Каролину поразила заботливость, даже нежность, с какой Алекс успокаивал ее дочь. Но эта мысль возникла и исчезла, вытесненная нарастающим беспокойством о сыне – что могло случиться? Когда? На студии? По дороге домой? Динка так просто волноваться не станет, у нее потрясающая интуиция.
Боль в сердце усилилась. Не помог и испытанный валидол. К счастью, позвонил Алекс и сообщил, что все выяснил, что ночные съемки назначили внезапно и не в своей студии и что надо было такому случиться, что у Андрея сел сотовый... А попросить у кого-либо он постеснялся.
Кроме того, Алекс сказал, что как только Андрей освободится, он сам отвезет его домой, а сейчас позвонит Динке и успокоит ее.
–?И ты, пожалуйста, тоже не волнуйся, ложись спать, – добавил он.
Боль в сердце немного успокоилась.
...Из Италии вернулись Арина с Никичем, и всевозможные события, мелкие и крупные, помчались веселым галопом. Арина устроила «презентацию целой ноги» в своем ресторане. Было весело, пришли коллеги Никича, Каролина играла на скрипке и даже спела под гитару «Возьмемся за руки, друзья» – слова знали, как выяснилось, все, для всех эта песня Булата Окуджавы была чуть ли не символом далекой молодости, и когда умолкли последние аккорды гитары, всем стало немного грустно...
Неожиданно Инна заявила, что решила на время слякотной, насыщенной вирусами осени переехать в Хотьково вместе с Бертой Витальевной.
Алекс не возражал.
Горничную Машу они забрали с собой. В доме воцарился незримый, но ощутимый для Каролины покой. Но так продолжалось недолго, потому что вскоре Динка, не выносившая Инну и при ней не баловавшая их своими визитами, стала регулярно приходить и помогать Алексу расчищать картину. У нее были удивительно мягкие, точные движения, работа с ее появлением двинулась вперед быстро и, как шутил Алекс, качественно. Помогала и Каролина. Именно в эти часы совместной работы, когда все почему-то приглушенными голосами неторопливо переговаривались, возникшее у Каролины уже давно ощущение, что ее дочь неравнодушна к Алексу, утвердилось и превратилось в уверенность.
И это было ужасно.
Каролина по ночам не могла отделаться от мысли, что Динка страдает, что совместная работа только усиливает ее страдания и что она великолепно понимает, как с каждым расчищенным сантиметром полотна приближается день свадьбы – хотя, какое имеет значение свадьба в нынешней ситуации? – и тем не менее работает. И еще что-то неуловимо изменилось в ее поведении. Уже не столь часто взрывалась она смехом, меньше острила и реже подкалывала. Иногда Каролина думала с горечью: какой ужас, ревновать к собственной матери. А может быть, ужас в том, что собственная мать сознает всю драматичность, безнадежность увлечения взрослой дочери и рвется ей посочувствовать, но не может, не говоря уж о том, что бессильна помочь.
А тут еще в Алексе вдруг проснулась удивительная чувственность, можно сказать, жадность на ласки, он был неистощим на выдумки, и Каролине иногда казалось, что он, как мальчишка, днем украдкой просматривает «Камасутру», а потом ночью воплощает все в жизнь. Корила себя, но отвечала всем его фантазиям...
Глава 23
Наконец картину расчистили, и Алекс собрал коллег, реальных, как теперь принято говорить, коллекционеров. Немногих. Их, реальных, и было-то в Москве, несмотря на бум коллекционерства, не так много. Правда, не пришел самый успешный и самый известный Михаил А., зато появилось несколько именитых экспертов и реставраторов, что с его точки зрения было важнее.
Алекс долго не мог решить, предварять ли показ картины рассказом о ее приобретении и сообщать ли, что у него есть еще одно полотно, относящееся примерно к тому же времени, но еще не расчищенное, и решил ограничиться краткой историей приобретения.
Демонстрация происходила в гостиной.
–?Прошу, господа, – сказал Алекс, включая подсветку. Картина стояла на мольберте. – Масло, 65 на 42, подпись не сохранилась полностью, ориентировочно вторая половина семнадцатого века.
Все дальнейшее поразило Каролину: почтенные знатоки повели себя как мальчишки, столпились вокруг картины, обменивались торопливыми замечаниями, из которых она ничего не поняла. Кто-то нахально разглядывал невнятную подпись в огромную, неизвестно где до того прятавшуюся у него в пиджаке лупу, кто-то чуть ли не вынюхивал, изучая мазок... Один из приглашенных, представительный и, как показалось Каролине, самодовольный, немедленно спросил, обращался ли Алекс в научно-реставрационный центр имени Грабаря.
–?Пока нет, – ответил Алекс. – Нет необходимости. О продаже или обмене я даже не думаю.
Он стоял в стороне, удовлетворенно посмеиваясь.
–?Они всегда себя так ведут? – спросила Каролина.
–?Нет, только в тех случаях, когда полотно старше трехсот лет...
–?Я серьезно спрашиваю.
–?А я серьезно отвечаю. Если настоящая редкость.
–?Почему ты Динку не пригласил?
–?Я приглашал, она отказалась, сослалась на занятия.
–?И что теперь?
–?Теперь свадьба в «Метрополе».
–?Почему ты так упорно называешь именно этот неуютный «Метрополь»? Ты даже не спросил меня!
–?Потому что, во-первых, это традиция Сильверовых. Во-вторых, я консерватор и не люблю новые рестораны, все эти мередиты. В-третьих, из старых осталось всего несколько. Но «Прагу» я не терплю, это какая-то коммунальная квартира, «Савой» и «Националь» – для другой публики.
–?Сколько же ты хочешь человек пригласить?
–?Еще не решил, но много. Сядем, составим список и будем знать.
А коллекционеры и эксперты все спорили и спорили. Алекс пригласил всех в столовую, где был накрыт стол а-ля фуршет, гости не торопились наливать себе вина и разбирать изысканные закуски, ибо продолжали с увлечением спорить.
Свадьба состоялась в ноябре. Удивительно, но Каролине удалось каким-то чудом, лаская и уговаривая, льстя и умоляя, поломать затею с «Метрополем». Пожалуй, одним из решающих аргументов было то, что она предложила как контрвариант – «Трианон».
Алекс мучительно колебался, но когда мать непререкаемым тоном заявила, что недопустимо забывать о традициях семьи Сильверовых, он вдруг впервые в жизни внутренне ощетинился, протестуя против ее постоянных указок, и согласился с Каролиной.
...Было пасмурно, ветрено, и Каролина надеялась, что в такую погоду из Хотьково, да еще в какой-то «Трианон» Инна и Берта Витальевна вообще не приедут.
Увы, они приехали и даже поздравили с поджатыми губами. Их сумрачный вид и вообще само присутствие немного отравили радость.
Зато приехал Миша. Алекс съездил в Рязань, договорился с командующим училища, и Михаила отпустили на три дня домой. Удивительное дело, даже за те несколько месяцев, что прошли с памятного возвращения сына со службы, когда был куплен новый костюм для торжественного похода в ресторан, он умудрился немного пополнеть на казенных харчах. Купленный совсем недавно, к празднику по случаю демобилизации пиджак чуть-чуть, самую малость, обтягивал его мощные плечи. Алекс критически и, как
