которыми имела дело в Можайске. А у многих надежда на то, что с «тысячелетним рейхом» будет скоро покончено и они смогут уехать домой.
Домой, домой! Да! Об этом мечтают все. Большинство пленных в лагере давно. Они попали в плен под Москвой, Великими Луками, Ржевом, Курском. Пленных из Сталинграда у нас еще нет. До сих пор на вечерней поверке майор сообщал о новостях с фронта. Ичик переводил. Пленные знают, что Красная Армия теперь наступает.
Я осматриваю кухню. Повара? двое немцев и румын. Ими руководит советская повариха. Она получает продукты. Подручный повара, молодой веселый берлинец, помешивает в котлах. Он показывает мне картофельный суп с маленькими кусочками мяса, потом пшенную кашу. Пахнет неплохо. Наверное, довольно вкусно. Отсюда я иду в столовую. Заглядываю в котелки, из которых едят пленные. Почему это суп в котлах такой густой, а в котелках жидкий? Кому достается гуща? Я вижу перед собой длинный стол для «избранных». Узнаю у шеф-повара, кто сидит за ним. Оказывается, немецкий комендант лагеря, его заместитель, руководитель актива, командиры рот, руководители мастерских. Та же картина у румын. С этим придется кончать, думаю я. Удастся ли мне это? Ничего не поделаешь, нужно! По крайней мере что касается руководителей актива. Нам не нужны антифашисты, которых называют кашистами, от слова «каша». Это те, которые с помощью показной политической активности пытаются обеспечить себе поблажки.
Мерилом должна быть честность, порядочность, хорошее отношение к советским людям, к работе. Вот главное. Не торопись, имей терпение. Иначе попадешь впросак, уговариваю я саму себя. Да, терпение, терпение? вот что тебе нужно. И правдивое слово, суровое и человечное. Вот что поможет тебе в работе.
Должна ли я заняться и румынскими пленными? Их здесь примерно человек двести. Не знаю. Никто мне ничего не сказал. Открываю дверь в комнату актива. В комнате сидят мужчина и женщина. Румынский политинструктор. Красивая женщина с черными сияющими глазами, немного постарше меня. И румынский руководитель актива, так лет тридцати, выглядит хорошо, в черном костюме. Он покрасил форму, которую ненавидит, и ему перешили ее. Ведет себя как человек штатский и весьма уверенно. И он и она называют друг друга «товарищ». Они на ты. Я завидую им. Когда удастся установить такое взаимопонимание с моими земляками?
Мы беседуем втроем о взаимоотношениях обеих национальностей в этом лагере. Предрассудки есть и у тех и у других, говорят они. Но в общем и целом все идет мирно. Румыны не подчиняются немцам, немцы? румынам. Это очень важно. Время от времени румыны жалуются на прусский командирский тон лагерного коменданта. Им, конечно, противно высокомерие некоторых немцев. Немцы же жалуются на то, что румыны гоняются за теплыми местечками и подлизываются к начальству.
«Мы позаботились о том, чтобы все было по справедливости, на паритетных началах,? объясняет мне румынка.? После этого взаимоотношения наладились».
Румынский политинструктор посещает лагерь время от времени. У нее много лагерей в различных областях Советского Союза.
«На него я могу положиться,? говорит она о руководителе актива.? Он уже „товарищ“. Тот улыбается, ему приятна похвала.
Рота БК
Повсюду я встречаю в лагере пленных из роты БК. Одни выполняют легкую работу, иные слоняются но лагерю. Почему они такие осоловевшие? Это не оставляет меня в покое. Я прошу одного из «плантонов», так называют румыны прихлебателей, которые здесь встречаются, послать ко мне коменданта Герберта К. Вместе с ним я обхожу барак немцев.
«БК,? объясняет он мне,? означает „Без категории“. Они считаются больными. Освобожденными от работы».
«Чем вы больны?»? спрашиваю я первого попавшегося.
«У меня водянка».
«Где вы подцепили ее?»
«Не знаю».
Следующий: «Водянка в ногах».
Третий: «Водянка в ногах». Четвертый говорит: «Я должен неделю отдохнуть. Так приказал господин подполковник. Измотался. Проработал на тракторном заводе две смены подряд».
«Ну и как вы себя здесь чувствуете?»
«Лучше. Могу без конвоя выйти за зону и кое-что купить на рынке. За это очень благодарен подполковнику».
Некоторые пленные простужены. У других грипп. Но у большинства водянка, водянка, водянка. Человек тридцать из восьмисот.
«Откуда эта водянка?»? спрашиваю я Герберта К., когда мы вновь оказываемся в комнате актива.
«Большинство сами виноваты в этом. Среди них есть три группы: одни заядлые курильщики, меняют свой хлеб на табак и в конце концов теряют последние силы. Вторая группа? люди, лишенные всякой выносливости. Они боятся холода, боятся непривычной физической работы. Они валяются на нарах и дремлют, им все равно. Эти приходят в себя через какое-то время. Антифашисты им помогают. Самые скверные в третьей группе. Эти пьют табак, чтобы у них опухли ноги и им не надо было идти на работу. Это заядлые нацисты. Они рассчитывают, что таким образом скорее попадут домой, когда война кончится».
Герберт преувеличивает, думаю я в первый момент. Но к сожалению, все правильно. Я иду в амбулаторию, расспрашиваю обоих немецких врачей. Они говорят то же самое, хотя и очень неохотно. Из них приходится выжимать каждое слово. В конце концов они вынуждены признать: «Дистрофии здесь можно избежать. При этом питании она вовсе не неизбежна».
«Стало быть, ее вызывают сознательно?»
«В большинстве случаев да».
«Почему вы не объясняете им, что они калечат себя на всю жизнь?»
«Это взрослые люди. Они должны знать, что делают».
