- Сейчас не самое подходящее время для выяснения рангов и чинов. Нам нужен профессиональный охотник - человек, относительно которого мы можем быть уверены, что он сделает свою работу быстро и без лишнего шума.
- И эта работа - Стурка?
- Да. Я буду с вами откровенен: мы планировали провести широкую серию арестов и посадить всех, на кого у нас имеется досье, но по некоторым причинам этот план пришлось отменить. Как вы понимаете, информация эта строго конфиденциальна и не должна покинуть пределов этой комнаты.
- Разумеется.
- Поэтому все должно быть сделано очень тихо и аккуратно. Быстро и без следов. Вы найдете Стурку, узнаете, стоит ли за ним кто #8209;нибудь еще, и выясните, кто или что это такое.
- А если окажется, что это правительство другого государства?
- Нет. Я в это не верю.
Лайм тоже в это не верил, но на свете бывает всякое.
- Можно мне задать вам один вопрос? Вы хотите, чтобы я сделал визитную карточку из Стурки?
Саттертуэйт отрицательно покачал головой:
- Это означало бы, что мы играем в их игру. Нет, я не хочу, чтобы вы разрезали его по кусочкам. Наоборот, мы должны проделать все очень корректно, без шума: просто взять этого сукина сына и осудить его в назидание другим. Арест, суд, приговор, исполнение. Довольно эти свиньи действовали нам на нервы, пришло время поменяться с ними местами. Но мы не будем поступать так же, как они, потому что мы не можем игнорировать собственные правила. Они напали на истеблишмент, и истеблишмент должен поставить их на место, причем так, как это предписывает закон.
- Все это звучит замечательно, - сказал Лайм, - но вам нужен человек покрупней меня.
- Мне нравится ваш размер.
Лайм затянулся сигаретой и выпустил дым:
- Я на покое. Передвигаю бумажки, вот и все. Еще несколько лет, и я уйду на пенсию.
Саттертуэйт улыбнулся и с сомнением покачал головой:
- Неужели вы не понимаете? Все, кто стоит выше вас, - политические фигуры. Они не годятся.
- На самом деле вам лучше обратиться в ФБР. Почему вы не поручите это им?
- Потому что для многих ФБР - символ полицейского государства.
- Вот дерьмо. Только у них есть средства, чтобы вести такое дело.
Саттертуэйт поднялся из #8209;за стола. Он действительно был коротышкой - не больше пяти футов и пяти дюймов вместе с ботинками. Он сказал:
- Пожалуй, нам пора присоединиться к остальным. Спасибо, что удовлетворили мою просьбу.
Они миновали довольно оживленный подземный коридор и прибыли на пресс #8209;конференцию как раз перед президентом. По крайней мере, это было очень похоже на пресс #8209;конференцию: фотографы неустанно сновали взад #8209;вперед по залу, репортеры с микрофонами ловили людей, а телевизионщики настраивали свою громоздкую аппаратуру. Свет был резким и болезненно бил в глаза. Технари отпускали громкие замечания по поводу уровня звука в микрофоне. Оператор орал: «Уберите свою чертову ногу с моего кабеля!» - и размахивал длинным проводом, как хлыстом. Кто #8209;то стоял на президентской трибуне с изображением большой государственной печати, чтобы телеоператоры могли настроить свои камеры по его фигуре, нацеливая их под правильным углом.
На одном из экранов в зале шла прямая трансляция кабельного телевидения. Звука не было, но Лайм не нуждался в комментариях, настолько выразительным был сам видеоряд. Сначала на экране показывали схематический план Капитолия с помеченными местами взрывов, видимо объясняя, что более сильных разрушений удалось избежать благодаря прочности нижних помещений, расположенных под залами палаты представителей и сената, и опорных арок, пронизывающих структуру всего здания. Затем на мониторе появился общий вид Капитолия, освещенного установленными полицией прожекторами; вокруг мелькали представители власти и люди в форме, а перед камерой стояли репортеры и что #8209;то говорили. Потом сцена снова поменялась - камера следовала за людьми, входившими в разрушенное здание. Между колоннами все еще клубился дым. Люди разбирали и просеивали обломки, от которых поднимались облака пыли. К этому времени все тела, живые и мертвые, были найдены и извлечены из #8209;под обломков; искали только осколки бомб.
Кучка журналистов обступила Лайма.
- Вы один из тех, кто поймал преступников?
- Что будет дальше, мистер Лайм?
- Вы можете рассказать нам что #8209;нибудь о террористах, которых вы арестовали?
- Простите, пока никаких комментариев.
В другом конце зала Перри Хэрн разговаривал по телефону; он положил трубку и заговорил, требуя внимания, потом подал сигнал, и все стали занимать места на расставленных амфитеатром стульях.
Громкий говор утих до уровня гула, затем легкого ропота и наконец совсем умолк. Саттертуэйт поймал взгляд Лайма и кивнул; Лайм продвинулся вперед и занял место, которое ему указал Саттертуэйт, позади и чуть ниже президентской трибуны. Вице #8209;президент, генеральный прокурор и несколько других высокопоставленных лиц вошли в зал и заняли места по обе стороны от Лайма. Генеральный прокурор Роберт Акерт, узнав Лайма, коротко ему улыбнулся; он выглядел напряженным и настороженным, как кулачный боец, которого слишком сильно и слишком часто били в голову.
Теперь они все сидели в один ряд позади трибуны, лицом к журналистам. Лайм чувствовал себя не в своей тарелке. Он все время скрещивал и разводил ноги.
На экране появился известный журналист, что #8209;то говоривший в камеру с очень серьезным выражением лица. Потом план перешел на пустую президентскую трибуну, и Лайм увидел собственное лицо. Оно показалось ему чужим.
- Дамы и господа, президент Соединенных Штатов Америки.
Ботинки президента Брюстера застучали по твердому полу. Он появился сбоку и сразу наполнил собой зал; взгляды и внимание всех устремились к человеку, который, кивнув с серьезным видом журналистам, занял свое место и начал поправлять правой рукой один из микрофонов, одновременно раскладывая несколько листочков на покатой поверхности трибуны вровень с животом.
Некоторое время президент молча смотрел в камеру. Он был очень высокого роста, поджарый, загорелый, с довольно привлекательным лицом - крупным и внушительным, с глубокими складками, отчетливо обрисовывавшими квадратную челюсть. У него были густые волосы, все еще темно #8209;каштановые, но, скорей всего, крашеные, судя по вздутым венам и веснушчатой коже на руках, которые выдавали его настоящий возраст. Тело под массивной челюстью выглядело тяжеловатым, хотя он двигался энергичной и спортивной походкой человека, много времени проводившего в бассейне и сауне Белого дома, - это было тело, требовавшее дорогостоящих забот. У него был крючковатый нос и маленькие, хорошо посаженные уши; глаза выглядели бледнее, чем остальная часть лица. Одевался он всегда безупречно. Когда он молчал, как теперь, то источал тепло, искренность и интеллигентность; но если начинал говорить, его речь, всегда имевшая легкий налет какого #8209;то диалекта, звучала несколько невнятно. В ней слышался какой #8209;то простонародный оттенок, что #8209;то смутно ассоциируемое с рабочей спецовкой или кепкой фермера, брошенной на выжженный солнцем плетень рядом с бутылью кукурузной водки и дремлющей в тени собакой.
Все это было притворством - и отполированная внешность, и «свойский» задушевный голос. Складывалось впечатление, что по #8209;настоящему Говард Брюстер может существовать только на публике. После последних выборов лицо Брюстера стало несколько более застывшим и приобрело привкус затаенной горечи - как внешний знак его недовольства и разочарования по поводу прискорбного выбора, сделанного нацией.
Президент начал с ожидаемого всеми выражения соболезнования семьям погибших, «выдающихся сынов Америки, о которых мы сегодня все скорбим», и чувства возмущения и гнева, которое он разделяет вместе со всем народом. Лайм сидел в состоянии хмурой отстраненности, прислушиваясь не столько к словам президента, сколько к перепадам его голоса. Брюстер не был мастером риторики, и составители его речи подделывались под его стиль: в ней не встречалось ни резких выражений, ни жестких афоризмов, которые могли бы сконцентрировать суть момента в одной фразе. Выступление гладко текло в русле
