колледж он закончил, так и не узнав политических взглядов своего соседа по комнате.
Пожалуй, он посещал слишком много баров. Они стали ему чересчур знакомы. Он вышел из клуба.
В пятидесятых «холодная война» была в разгаре, и он гордился тем, что имел дело с лучшими из тех, кто сражался на другой стороне. «Достаточно ли вы стары, мистер Лайм, чтобы помнить времена, когда люди еще отличали добро от зла?»
В те дни американская служба разведки была миниатюрным слепком с британского оригинала, и дела в ней велись в несколько церемонном английском стиле, как будто иметь дело с ядерными супердержавами было то же самое, что управляться в двадцатых годах с внутрибалканским конфликтом. Но постепенно все стало выглядеть куда более циничным. Смелость попала под подозрение. Сделалось модным изображать из себя труса. Если вы сталкивались с опасностью для собственного удовольствия, вас обвиняли в мазохизме. Никто не должен был стремиться к риску. Храбрость стала нежелательна: совершая что #8209;нибудь опасное, в качестве оправдания следовало приводить корыстный интерес или производственную необходимость. И ни в коем случае не говорить, что вам это просто нравится. Малодушие считалось нормальным свойством. Смелость объявили вне закона. Единственной отдушиной для любителей риска оставались уголовные преступления и быстрая езда на автомобиле.
Лайм имел дар к иностранным языкам, и в течение пятнадцати лет его использовали на этом поприще, главным образом в Северной Африке; только однажды восемнадцать месяцев он прожил в Финляндии. Постепенно он начал питать отвращение к людям одного с ним сорта, не важно, находились ли они по ту или эту сторону границы. Это были недалекие люди, занимавшиеся бессмысленной игрой, главную роль в которой исполняли компьютеры. Какой смысл был рисковать своей жизнью?
В конце концов Лайм приложил все усилия, чтобы перевестись в офис, где от него, по крайней мере, ничего не требовали и где он порой забывал, чем вообще занимается в своем кабинете.
У него был номер GS #8209;11, он зарабатывал четырнадцать тысяч в год, тратя при этом гораздо меньше, ежедневно наведывался в офис, где каждый месяц рассматривались тысячи угроз в адрес президента, из которых только три оказывались чем #8209;то более или менее серьезным, и где ленивая безответственность могла сойти за чувство долга, и уже начинал подумывать об отставке - с перспективой стать главой секретной службы в какой #8209;нибудь корпорации, после чего ему оставалось только умереть.
Это было все, чего он заслужил. Когда вы доходите до точки, где служба превращается просто в работу, которая заканчивается в пять вечера и в ценность которой вы больше не верите, - значит, вы пробыли в деле слишком долго. Вы продолжаете вести себя так же, как и раньше, но при этом как будто повторяете без конца одно и то же слово, пока оно не теряет свой смысл.
Вечерние сумерки были хмуры и промозглы. Он шел домой вдоль закопченных викторианских зданий с выступами и башенками, цветом похожих на имбирный пряник. С улицы к его квартире вела наружная лестница. От батарей шло густое тепло, воздух казался затхлым и несвежим, как будто его не проветривали много дней. Перегоревшая лампочка уменьшала размеры комнаты, погружая ее в серый сумрак, и уже с порога на него дохнуло знакомой тоской. Он резко снял с телефона трубку и набрал номер.
- Алло?
- Привет.
- Саго mio [3]. Как ты сегодня?
- Неважно, - ответил он. - Ты уже поужинала?
- Боюсь, что да.
Повисло тяжелое молчание. Наконец она сказала:
- Я пыталась дозвониться, но ты не отвечал.
- Я заходил в бар.
- Но ты не пьян?
- Нет.
- Тогда приходи, и я тебе что #8209;нибудь приготовлю.
- Не стоит, если ты так на это смотришь.
Она сказала:
- Не валяй дурака, Дэвид.
- Я не был первым и не буду последним. Я в хорошей компании.
- Ладно, можешь строить из себя дурака, если тебе нравится. Только приходи. - В ее голосе появились низкие густые нотки, которые задели в нем чувственную струнку. - Приходи, Дэвид, я этого хочу.
Размышляя о том, кто из них больший дурак, он спустился вниз и направился к машине. Может быть, ему и не следовало ей звонить. Он хотел ее видеть, но в прошлом году у него был неудачный роман с одной глуповатой женщиной из Сент #8209;Луиса, и ему не улыбалось снова впутываться в подобную историю, хотя бы и с Бев; правда, на этот раз это он был тем, кому нечего было ей предложить.
Тем не менее он выехал из гаража и позволил авеню всосать его в свой поток. Шоссе вело в фешенебельную часть города - красивые дома, откормленные собаки, стройные женщины и толстые детишки.
Здесь жили сенаторы и члены кабинета, здесь регулярно устраивались официальные званые обеды. Сегодня вечером их отменили из #8209;за взрывов, но можно не сомневаться, что вскоре они начнутся снова. Все будут выражать сдержанный гнев и ходить в трауре, однако обеды должны возобновиться, потому что правительству надо работать, а существенная часть его работы протекает на подобных вечеринках.
Он проехал мимо дома Декстера Этриджа. В окнах мирно горел свет, в одном из них отражался отблеск цветного телевизора. Лайм был рад увидеть, что здесь все в порядке. После разговора с новым вице #8209;президентом на ступеньках Капитолия он ощущал что #8209;то вроде родственной связи с ним - какую #8209;то личную ответственность и чувство долга.
Апартаменты Бев представляли собой ультрасовременную башню из бетона и стекла. В качестве административного помощника спикера она зарабатывала неплохие деньги и умела тратить их со вкусом. Гостиная была просторна: белые стены, рисунки Бери Ротшильда, немного прочной и солидной мебели. Лайм постучал, открыл дверь своим ключом, бросил пальто на кресло и позвал Бев.
Она не ответила. Он прошелся по дому - никого нет; зашел на кухню, смешал два коктейля и понес их в гостиную, и тут она вошла в дверь - в плаще и с большой коричневой сумкой.
- Привет.
Взгляд у нее был веселый. Он взял у нее нагруженную сумку, она подставила губы, и он почувствовал вкус ее дыхания.
Он отнес покупки на кухню. Бев сдернула с рук перчатки, выскользнула из плаща, размотала шарф и встряхнула волосами. Они волной упали ей на плечи и кудряшками рассыпались по спине.
Она заметила приготовленные коктейли и сделала большой глоток, прежде чем пойти на кухню. Здесь она бесцеремонно отодвинула его в сторону и принялась сама разгружать сумку. Лайм прислонился плечом к дверному косяку.
- С меня хватило бы и остатков ужина.
- Да, если бы они у меня были.
Она привстала на цыпочки, чтобы положить что #8209;то в холодильник, мускулы на ее длинных икрах напряглись, платье туго обтянуло грудь и бедра. Почувствовав его взгляд, она обернулась и посмотрела на него сверху вниз.
- Убирайся отсюда, - сказала она, смеясь, и он, хлопнув ее по ягодицам, вернулся на диван и взялся за бокал.
Несколько минут она чем #8209;то энергично двигала и гремела; потом появилась в комнате со скатертью и столовым серебром.
- Я думал, ты уже поела.
- Это будет десерт. Мне сегодня хочется чего #8209;то особенного.
Она стала накрывать на стол.
- Шницель по #8209;венски с яйцом. Сойдет?
