- Замечательно.
Она подошла к кофейному столику и наклонилась, прикуривая сигарету; он проследил изгиб ее горла вплоть до смутно раздваивавшихся под одеждой грудей. Она смотрела на него, полузакрыв глаза, тепло и томно улыбаясь. Потом выпрямилась и выдохнула дым в потолок, одновременно поднося к губам напиток; льдинки звякнули о ее зубы.
- Отлично.
Он медленно прикрыл глаза, оставив тоненькую щелочку, пока ее фигура не расплылась в какую #8209;то сюрреалистическую субстанцию в красных тонах. Когда она прошла на кухню, он совсем сомкнул веки и услышал, как она щелкнула дверцей холодильника и чем #8209;то зазвенела.
- Вставай, Рип Ван Винкль.
Он открыл глаза. В комнате было полутемно: она выключила электричество и зажгла две свечи на столе. Он вздохнул, с усилием заставив себя подняться, и услышал ее звонкий безудержный смех; этот смех его взволновал. Она взяла его за руку и подвела к столу.
- Выглядит как «Уорнер бразерс» тысяча девятьсот сорок седьмого года, но у меня как раз такое настроение.
- Ты это о вине?
- О сервировке, дурачок. Вино - это «Моро».
- Шабли к телятине?
- Почему бы и нет? У меня есть сардины.
- Сардины на десерт.
- Я же говорю, сегодня мне хочется чудить.
Он попробовал телятину:
- Чертовски вкусно.
- Еще бы. Так и должно быть.
- У тебя что ни слово, то загадка. Что я должен разгадать?
- Ничего. Я тебя просто дразню.
Она наклонилась вперед, держа в каждой руке по бокалу. Ее глаза и тело источали нежное тепло.
- Что случилось с твоим непревзойденным чувством юмора? Помнишь, как ты заполнял формуляр на Дефорда: день рождения - 29 июня 1930 года; вес - семь фунтов две унции; рост - двадцать один дюйм?
- Это было до того, как я с ним познакомился.
- А как насчет тех подписных бланков, которые ты посылал от его имени? Теперь к нему каждый день приходит, наверно, не меньше двухсот журналов и брошюр.
- Я подумал, что ему следует быть более информированным.
- Ты уже год не делал ничего такого.
- Мне казалось, тебе это надоело.
- А мне ты говорил, что уже вырос из таких вещей.
- Просто мне стало скучно.
- Просто тебе стало скучно.
- Точно.
Он отставил пустую тарелку и потянулся за вином, чтобы снова наполнить бокалы.
- Хорошо, хоть аппетит у тебя остался.
Она подняла бокал приветственным жестом, который вышел из употребления с тех пор, как Чарльз Бойер перестал играть свои романтические роли: глаза слегка прищурены, губы влажны и полуоткрыты. Неожиданно она засмеялась.
- Я чувствую себя немного напряженной. Или чопорной - никогда не могла понять, в чем разница. Я вчера видела по телевизору один фильм и решила, что смогу поставить тебя в тупик. Он назывался «Восстание великих сиу». Знаешь, кто написал сценарий?
- Помилуй Бог, откуда же мне знать.
- Это был жуткий фильм. Кто бы его ни написал, у него, по крайней мере, хватило ума взять себе псевдоним. В титрах было указано большими красными буквами: Фред С. Доббс.
Он задумался на пару секунд и рассмеялся. Она выглядела недовольной и разочарованной. Лайм сказал с интонацией Хамфри Богарта:
- Черт возьми, никто не смеет трогать Фреда С. Доббса!
- Надо же, ты вспомнил. Я была уверена, что не вспомнишь.
- И что, кто #8209;то правда использовал имя Фреда С. Доббса как псевдоним?
- Честное слово скаута.
Он снова рассмеялся. Доббс был персонаж Богарта в фильме «Сокровище Сьерра #8209;Мадре» - жуткий скряга, готовый на что угодно ради золота.
Они отнесли тарелки в раковину. Лайм прижал ее возле шкафчика. Они перешли в спальню, оставив гореть свечи в гостиной.
Лайм сел на кровать и стал развязывать ботинки, глядя на нее. Поскольку она не любила нижнего белья, то разделась быстрей него; она расстегнула на нем рубашку и потянула в постель.
Он занимался с ней любовью медленно и со вкусом. Они закурили одну сигарету на двоих.
- Так лучше?
- Куда уж лучше.
- Скажи это так, чтобы я поверила, милый.
Ее глаза сверкнули в полутьме. Он с силой втянул в себя дым, и у него закружилась голова.
- О да! - прорычал он голосом, в котором слышалось раздражение.
- А что теперь не так?
- Не знаю. Не важно.
Ее ноги запутались в одеяле, и она оттолкнула его ногами.
- Посиди #8209;ка здесь, парень.
Она исчезла в уборной. Лайм лежал на спине, глядя, как вместе с дыханием поднимается и опускается его живот, окутанный сигаретным дымом.
Вернувшись, она присела на край кровати и провела рукой по его волосам. Он сказал:
- Извини.
- За что?
- За мой унылый вид. Я не хотел весь вечер изображать из себя Гамлета.
- У тебя был тяжелый день, вот и все. И еще эти взрывы.
- Что верно, то верно. Они здорово нас всех встряхнули.
- И что вы собираетесь делать?
Он помотал головой на подушке:
- Было бы наивно думать, что у каждой проблемы есть свое решение. Что касается этой, то я не представляю, как ее решить: разве что убрать поголовно всех, кого можно заподозрить в терроризме.
- Ну, это было бы уж чересчур.
- Вовсе нет. В большинстве стран так и поступают. А мы считаем, что это тоталитаризм и неприемлемые для демократического государства методы. Впрочем, взгляды со временем меняются. - Он рассеянно улыбнулся. - Революция не разваливается сама по себе. Ее надо уничтожить.
- Может быть, лучше этого не делать.
- Несколько лет назад я запомнил одну фразу. Это цитата. Звучит буквально так:
«Земля в упадке, и налицо все признаки, что цивилизация близится к своему концу. Процветают взяточничество и коррупция, насилие уже повсюду. Дети больше не уважают и не слушают своих родителей».
- Кто это написал? Какой #8209;нибудь русский?
- Не угадала. Это древняя ассирийская надпись, которой уже пять тысяч лет.
Она забралась в постель и прижалась к нему, упершись кулачками ему в грудь и перекинув ногу через
